Я устроила бесплатное представление для голодающих. И они подсели на крючок.

— Кто сейчас ест руками? — Лара делано рассмеялась. — Провинция?

Ей не стоило смеяться. Трупы не смеются.

— Я и Джулия Ламберт, — вежливо ответила я.

Астафьев расхохотался. Судя по всему, он Моэма читал, а бедная Лара — нет. А может быть, да. Но Моэма читать совсем не обязательно. Просто на людей магически действуют незнакомые звучные имена. И собеседники начинают чувствовать себя не Юпитером, а неинформированным быком.

Любовница Астафьева ушла. Демонстративно. Он не проводил ее взглядом. Ее никто не проводил взглядом. О ней забыли, пока она уходила. У меня как раз совершенно случайно упало крученое черное кружево с моих обнаженных плеч, и мне пришлось его поправлять. Кружево соскальзывало вновь и вновь. Что тут поделаешь?

Мне принесли десерт. Ягоды и нарезанные фрукты во взбитых сливках. Одну креманку. Я смаковала каждую ягоду, два самца следили за тем, как я ем. Они даже глотали со мной.

— Можно попробовать? — Астафьев просительно улыбнулся.

Он за столом был формальным лидером, неформальным — я. Астафьев был из молодых и ранних. Фактурнее Челищева. Безусловно. Фитнес, спорт, солярий, подсчет калорий, маникюр, укладки. Как положено.

Я протянула ему ложку с клубникой, облитой облаком из воздушного молока. Он открыл рот, я помедлила и положила клубнику на свой язык. Он так и остался сидеть с открытым ртом. Челищев скукожил свое огромное тело, Астафьев закрыл рот.

— Нечестно играем, — сказал Астафьев.

— Хотите реванша? — спросила я. Не улыбаясь.

— Хочу, — не улыбнулся он.

Они оба съели три креманки. Одну за другой. Из моих рук. В ресторане, переполненном людьми. Я играла то честно, то нечестно. И смеялась от души. Над ними. Они тоже смеялись, резко и вызывающе. В них забродили половые гормоны, как пузырьки в нагретом шампанском. Это могло бы показаться нелепым, на сторонний взгляд, если бы не одно обстоятельство. Незатейливая игра постепенно превратилась в соперничество между двумя самцами. От смеха и шуток к язвительным намекам. От веселого оживления к скрытой злобе и ревности.

Я испортила Челищеву вечер. Он был в бешенстве. Одним мановением руки я ликвидировала любовницу Астафьева и перевела внимание на себя. Челищев хотел решить свои дела, я лишила его этой возможности. Но это я бы пережила, если бы не его припадок неожиданной ревности. Мне пришлось дать ему прямо в машине в одном из первых попавшихся темных дворов. Челищеву не терпелось, а я на собственных глазах, мановением собственной руки теряла кресло вице-президента.

Глава 19

Мы ехали в лифте с Федечкой. Юнцом, глазевшим на меня в свободное и не свободное от работы время. Он краснел, потел, бледнел. Наверное, я ему нравилась. Но я не чувствовала себя женщиной бальзаковского возраста, потому что была одна. Юнцы для женщин тридцати пяти лет — это роскошь. Я была одна, и мне требовался не ребенок, а нормальный мужчина. Защитник, жизнь и моя глава. Я устала отвечать за саму себя, мне хотелось перевалить ответственность на чужие плечи. Юнцы для этой цели не подходят.

Я вошла в лифт за Федечкой, он меня не заметил. Обернулся и смешался. Как ребенок. Я про себя улыбнулась. Он ехал вниз, опустив глаза долу. А я думала, что было бы, если бы я впилась поцелуем ему в губы? Прямо в лифте? Представила и рассмеялась. Федечка взглянул на меня и жалко улыбнулся.

Дома я застала дочь. Она обрила себя под ноль. Две счастливые макушки смотрели прямо в небо, как два запасных глаза.