— Я останусь? — спросила я. — Уже совсем поздно.

— Конечно! — воскликнула мама. — Зачем ты спрашиваешь?

— Красавица моя, — папа меня обнял. — Я скучаю. Сильно скучаю по тебе.

Он ничего не заметил.

Я легла в гостиной, у стола, заставленного недопитыми бокалами с вином и тарелками с остатками еды. В моей бывшей комнате было нельзя. Там детская.

— Что случилось? — испуганно спросила мама.

Она не зажгла свет. И слава богу. Хорошо, что она не видела моего лица.

— Ничего. Все в порядке. Не волнуйся.

Мама стояла в ночной рубашке рядом с диваном и не уходила.

— Все в порядке, — мягче сказала я. — Я устала.

Она еще постояла и ушла.

В моей семье я всегда нападала, мой муж играл роль трепетной лани. На глазах у ребенка. Я забыла простую вещь. Дети обычно на стороне несправедливо обиженных. Валетом. Дочери жалеют отцов, сыновья — матерей. Чаще всего так. Я попалась в собственный капкан. Мне пожелал смерти мой родной ребенок.

Зачем я не умерла? Им хорошо было бы вдвоем.

* * *

Я представила, что я умерла, и решила, что умерла.

К утру я упала в сон под навязчивый бой множества барабанов. Низкий, бесконечный, страшный звук. Монотонный и вязкий стук до самых костей. До гвоздей в голову из беспощадных, безжалостных слов. Длинных гвоздей с широким болтом в середине, чтобы не ушли слишком далеко. Ведь пытка еще не закончилась.

Папа ушел на работу, пока я спала. Я осталась дома у родителей. Я была взрослая девочка, а хотелось к маме. Она ничего не спрашивала, у меня деликатная мама.

Мне позвонил муж, мама принесла трубку. У нее почему-то было испуганное лицо.

— Возвращайся. Мариша плачет, — сказал он.

— Мы не будем мужем и женой в прямом смысле, — без выражения сказала я.

Что я могла объяснить? Что он снова предал меня?

— А как же наша дочь? Она не спала всю ночь! Дети часто говорят, о чем не думают на самом деле.

— Дети чаще говорят то, о чем думают на самом деле.

Он молчал, и я молчала.

— Ты вернешься? — с нажимом спросил он.

— Нет.

Я положила трубку. Я не хотела возвращаться. Я не могла возвратиться. Я боялась. У меня всегда были завышенные ожидания, они не оправдались, и я сбилась с маршрута. У меня не было дороги, по которой можно идти. Я все делала не так. Нелепая свадьба, нелепая коррида, нелепое замужество. Война, война и война вместо мира. И я не знала, что делать с детьми. Даже с родным ребенком. Я вырастила родного ребенка в нелюбви ко мне. Собственными руками. Очень старалась, и у меня получилось. Мой ребенок говорил обо мне в третьем лице. Обезличенно и просто — «она». Пять слов моей дочери взмахом волшебной палочки превратили меня в кучу камней. В три каменные террасы пирамидой вверх — голова, сердце, душа.

Мои родители сделали мне больничный. Договорились со знакомыми. Вечером папа сказал:

— Поедем, отдохнем втроем. Я, ты и мама. Я завтра куплю билеты.

— Ты не любишь внучку? — спросила я.

— Я ее мало вижу.

Моей дочери разонравилось ходить к моим родителям. Папу она побаивалась, а мама была много мягче, чем я. Потому моей деликатной маме приходилось хуже, чем мне. Для Марины моя мама была дурой. Моя дочь дерзила бабушке, не стесняясь в выражениях. Еще детских, но очень обидных. Моя мама терпела и молчала. Все время. Я узнала обо всем от отца. Когда папа это услышал, он отшлепал внучку без слов. Больно и обидно.