— Она тебя раскусила, — жуя, сказала Мокрицкая. — Ты легко взрываешься, ее это развлекает.

Судя по выражению лица Мокрицкой, ее это тоже развлекало. Я решила показать им фигу. Скорбное, но почтительное лицо. Кушайте на здоровье!

Я приехала домой в девять вечера и поняла, что запорола свою часть работы. Ввела не те данные. Мне было не до службы, меня измотала личная жизнь. Я думала об этом все время. В конторе, на улице, дома. Приехала, поняла и похолодела. Работа была моим единственным якорем. А пинок от Семиной мог быть уже завтра. И позвонила в отдел. Там еще должен был остаться Леня.

— Лень, привези мне базу на флешке, — попросила я. — Надо переделать.

— Ночью будешь пахать?

— Да.

Леня привез мне базу данных и мои черновики.

— Спасибо.

Я не знала, как его благодарить.

— Есть будешь? — спросила я. — У нас голубцы.

— Буду.

Я поставила перед ним тарелку, на кухню вошла Маришка. Застыла у окна, набычившись.

— Привет! — улыбнулся Леня. — Тебя как зовут?

— Эти голубцы готовил мой папа. Для меня! — крикнула она.

Ленина вилка застыла в воздухе.

— Мариша. Пожалуйста. Это наш гость.

— Мы его не звали!

— Я его позвала.

— Это не твоя еда!

— Как не моя? — Я потерялась и покраснела.

Меня скрутил стыд. Невозможный, позорный, нестерпимый.

— Я пойду? — Леня положил вилку на стол Я кивнула, не поднимая головы.

— Прости, — прощаясь, сказала я.

— Да ладно. — Он надел ботинки. — Плюнь Лучше поспи. На тебе лица нет.

Я молча закрыла за ним дверь. Моя дочь была в кабинете своего отца. Я слышала ее голос. Каждое слово. Отчетливо и ясно.

— Я не хочу, чтобы она и чужие дядьки ели нашу с тобой еду! Пусть сама себе готовит!

Моя дочь повзрослела и стала жестче. Мне казалось, она причиняет мне боль намеренно. Она обнимала Нину Федоровну на прощание так долго, так крепко, что это становилось непереносимым. Я ждала и смотрела, как моя дочь любит чужого человека, как чужой человек молча гладит ей голову, перед тем как отправить на заклание к родной матери. Я протягивала руку, дочь проходила мимо. Она наказывала меня, поджимая губы, как Нина Федоровна. Я наказывала соседку в ответ, с вызовом глядя в ее глаза.

— Я ненавижу тебя! — говорили мои глаза.

— До завтра, голубушка, — отвечала она. Без эмоций. Я уходила, не простившись.

— Это отвратительно! Неприлично! — как-то сказала я ей. — Вы сами прекрасно понимаете!

— Вы о ком? — усмехнулась Нина Федоровна. Она резко вздернула подбородок. Ее очки качнулись и обожгли меня солнцем.

— Что вы имеете в виду? — сразу вскипела я. — Что вы кормите загадками? Есть что скрывать?

— Скрывать мне нечего, — Нина Федоровна привычно поджала губы. — Я поддерживала мать Ванечки. Ей было трудно. Он ее не простил, хотя отец его давно умер. Но поддерживать вас.

Нина Федоровна пожала плечами.