Мужчина произнес эту невозможную, лишенную обычной, привычной логики фразу с непоколебимой уверенностью. Для него это была аксиома, не вызывающая сомнений.

– Вам лучше бы прекратить нарушать правила, – добавил мужчина. – Проводнику это не понравится.

– Проводнику? Вы так говорите, как будто он… – Я не мог подобрать нужного слова. – Кто он такой? И с чего вы взяли, что я нарушаю правила? Вы меня впервые видите!

Мужчина проигнорировал эту тираду. Он вообще как будто перестал замечать меня. Щелчком выбил сигарету из пачки и сунул в рот. Чиркнул зажигалкой, прикурил и затянулся.

– Эй! – окликнул я его. – Вы меня слышите?

Мужчина обернулся ко мне и посмотрел так, словно только в эту секунду разглядел, что находится здесь не один.

– Чего тебе, парень? – спросил он.

– Мы же с вами только что… – начал я и осекся.

Ничего мы с ним не обсуждали. Он не отвечал, я не спрашивал. И про стоп-кран не говорили, и про поезд, и насчет проводника он меня не предупреждал. Во всяком случае, для него все обстояло именно так.

– Извините, – сказал я.

Мужчина равнодушно кивнул, продолжая курить.

Он даже не подозревал о том, что минуту назад своими словами лишил меня остатков веры.

Глава 17

Раньше я считал, что это веселый, бодрый, вселяющий оптимизм звук. Колеса переговариваются с рельсами на неведомом языке, жизнерадостно приветствуя каждый новый километр пути. Под этот хлопотливый быстрый говорок пассажиры мчатся вдаль, навстречу чему-то хорошему.

Теперь перестук казался похож на грохот молотков, вколачивающих гвозди в крышку моего гроба.

«Выхода нет, – громыхали колеса, – выхода нет».

В тамбур снова вышли люди. Парень и девушка. Они потянулись друг к другу, собираясь поцеловаться, и тут заметили меня. Он недовольно нахмурился, она слегка смутилась.

Интересно, как они отреагируют, если я стану задавать им вопросы? Будь у меня малейшая надежда на то, что эти ребята помнят, как оказались в поезде, при каких обстоятельствах и давно ли это произошло, я обязательно начал бы расспрашивать.

Только я уже знал: никто из пассажиров не поможет мне разобраться в происходящем. А раз так, незачем торчать тут, как бельмо на глазу, мешать парочке миловаться.

Я пошел в вагон. Даже не колебался, как сказочный Иван-царевич, куда податься – направо или налево. Мне было все равно: я и так уже все потерял.

Оказавшись в коридоре – в тысячный уже раз, – я привычно притулился возле окна. Огромный, удивительный мир, в котором я, как мне когда-то казалось, никак не мог найти себе места, сузился до этого коридора. Этого – и его многочисленных зеркальных копий, через которые я прошел и еще пройду.

«Быстрее бы забыть прежнюю жизнь, – подумал я, – принять как данность, что навсегда останусь здесь, и больше не дергаться».

Пассажиры выходили из купе, шли – кто в туалет, кто в тамбур, кто постоять в коридоре, размять спину от долгого сидения-лежания в купе. Они не обращали на меня внимания, и были вполне довольны жизнью.

Мирок, в котором они существовали, казался мне адом, потому что я знал, что за его пределами течет другая, больше не доступная мне жизнь. Но эти люди были уверены, что все в порядке, поэтому ни о чем не тревожились.

А ведь так всегда и бывает, подумалось мне. Пока не догадываешься, насколько все убого, пока не знаешь, что может быть иначе, живешь себе и живешь, в ус не дуешь. Но стоит получить возможность сравнивать, осознать, что существуют варианты лучше и достойнее, как в душе начинается разлад.