|
Он был один как перст, если не считать барных приятелей, да девиц, что млели в его руках. Но все это было не то… Не то, что хотелось ему самому. В однокомнатной квартире, на копеечную пенсию, он тянул бремя однообразных дней, только изредка вспоминая, что он вообще-то герой… не в переносном смысле, а в прямом. Он представлен к награде. Он ждет только проверки статута и утверждения. Ждет уже восемь месяцев. И если присвоят ему звание, если дадут цацку на грудь, то тогда и жизнь начнет налаживаться. По телефону бывший командир словно раздразнивал, говоря, какая пенсия положена Героям. Илья не был героем в общепринятом понимании этого слова. Он не был солдатом самопожетвованно бросившимся в атаку, уничтожевшим армию врагов, массу техники и еще вытащившего с поля боя своих раненных товарищей. Нет, он просто выполнил приказ. Один из тех, что не разглашают даже в мемуарах. Один из тех, за которые, кстати, проще похоронить, чем наградить. Ибо когда суть дела выплывет наружу, найдется масса правозащитников, которые еще и к суду привлечь попытаются. "Дело Ульмана" детским лепетом покажется. Потому-то Илья не очень надеялся на столь высокую награду. Он скептически думал, что обойдутся какой-нибудь другой безделушкой, которая не будет давать ни таких денег, ни таких привилегий. А Илья был тщеславен. Он хотел быть признанным. Он может, только ради этого и согласился на то самоубийственное задание по переходу в соседнее государство, карательную террор-акцию и возвращение обратно. Он хотел славы. Он жаждал ее. Он ведь сам поехал на войну. Сам захотел подвигов. Все что произошло с ним с двадцати одного года, он выбрал сам. И если в училище ВДВ его определил отец, так сказать в продолжение традиций, то вот по выходу из него Илья заправлял своей жизнью сам. Когда поступило предложение перейти в военную разведку, он сам согласился никто не давил. Когда искали людей на Кавказ, он первый написал рапорт. Когда предложили возглавить карательный отряд, он даже не думал, согласившись. Иногда Илье казалось, что это он сам выбрал ту дорогу, которой повел в последнем задании обратно своих бойцов. Что не в штабе ему наметили маршрут, а он сам. Он сам выбрал и сторону дороги, по которой пойдет. А ведь пойди он по бездорожью, и еще бы служил и, наверное, новое звание получил. Был бы уже подполковником. Сменил бы полевую службу на мягкое кресло штаба. Или в лагерь подготовки ушел работать инструктором. Но он сам выбрал. А мягкое кресло было ему и не нужно. Ему были нужны ТАКИЕ звезды на погонах, чтобы уже можно было самому задавать тон в этой армии-недоразумении. И для этого звезды и ордена очень могли пригодиться. Он не хотел себе штабной работы. Он не хотел связями вырваться наверх. Он хотел делом доказать что он лучший! Ну и додоказывался. То, что он нарвался на засаду, было, в общем-то, в чем-то закономерно. За всю компанию по разгрому вновь полезших боевиков ни царапины… не могло же так вечно продолжаться. Обидно было другое. До техники, что ждала их, чтобы забрать с перевала оставалось не больше полукилометра хода. Вот это действительно было обидно, до зубовного скрежета. Они расслабились и поплатились. Это еще хорошо их добивать не стали. Просто подорвали и ушли в "зеленку". Уцелевшие бойцы авангарда и прикрытия смогли вызвать вертушки смогли добраться и до техники. В общем, с кортежем возвращались, можно сказать. С помпой. А дальше как положено неудачникам - госпиталь, редкие приходы товарищей. Бананы, апельсины, соки от правительства в каждый приезд очередного столичного чиновника. Каша, несладкий чай, пахнущий плесенью белый хлеб в обычные дни. И конечно уколы, осмотры, перевязки. Снова уколы, осмотры, перевязки. И так три месяца. А потом трость, направление, военные кассы, билет домой… обворованная квартира с забитой ЖЭСом дверью. Кровать без постельного белья. Ведь даже его зачем-то вытащили. И глухая непроницаемая тоска по чему-то большему, что могло быть, но не случилось… Войдя в квартиру, Илья буквально кожей почувствовал странный воздух своего обиталища. |
