— То есть, как это о чем? — выпучил на Магарафа глаза его компаньон. — О деле Попфа и Анейро, вот о чем!

— Какого Попфа? — Магарафу вдруг пришло в голову, что кто-то привлек к судебной ответственности скрипача, выдавшего себя за него. — Скрипача?

— Какой там к черту скрипач! — вспылил Циммарон. Его добродушное, толстое лицо налилось кровью и стало багровым, как спелый помидор. — Я говорю о докторе Стифене Попфе из того самого Бакбука, куда ты в сентябре ехал, но не доехал.

— О докторе Стифене Попфе? — встрепенулся Магараф. — А… а в чем его обвиняют?

— Тьфу, черт! — свирепо проговорил Циммарон. — Да ты с луны, что ли, свалился? Его уже обвинили и осудили. На, читай!..

И он протянул Магарафу ворох газет.

— Я… я все время проболел, — виновато пробормотал Магараф. — Мне не давали ничего читать… А всю дорогу я проспал, как сурок… Я очень ослаб… Лучше я сяду.

Ему пододвинули стул, и он, так и не сняв с себя пальто, стал лихорадочно просматривать газеты.

— Тут хватит чтения на два дня, — сказал ему неугомонный Циммарон. — Ты посмотри пока только вот эту и эту. — И он выбрал из вороха две газеты.

«Аржантейский курьер» от двадцать шестого февраля открывался жирным аншлагом:

БАКБУКСКИЕ УБИЙЦЫ ПРИГОВОРЕНЫ К СМЕРТИ

Магараф пробежал глазами формулу приговора, стенограмму обвинительной речи господина Паппула, несколько статей, написанных с хорошо оплаченным негодованием и призывавших граждан Аржантейи раз и навсегда сделать надлежащие выводы из мученической смерти кроткого бакбукского юноши Манхема Бероиме.

«Можем ли мы быть спокойны за жизнь наших сыновей и дочерей, за собственные наши жизни, за нашу культуру, пока на свободе ходят люди, подобные бакбукским убийцам, пока люди, придерживающиеся варварских убеждений, осмеливаются не только высказывать их вслух, но и претендуют на посылку своих главарей и теоретиков в святая святых нашей великой демократии — в палату депутатов и муниципальные советы? Нет, нет и еще раз нет!»

Так энергично заканчивалась наименее кровожадная из этих статей.

— Это в высшей степени неожиданно для меня! — растерянно промолвил Магараф, оторвавшись от листа, с которого на него смотрели сквозь железную клетку доктор Попф и неизвестный ему человек по фамилии Анейро. — Я никак не могу поверить, чтобы доктор Попф был способен на убийство… Это добродушнейший человек, бескорыстный, веселый, простецкий… И большой ученый!.. Он беседовал со мной, как с ровней, ну вот как ты, например…

— Ты лично беседовал с доктором Попфом? — восхищенно переспросил Эуген Циммарон и, получив утвердительный ответ, загремел на весь ресторан: — Господа, вы слышали? Господин Магараф лично знаком с доктором Попфом!

— Погоди! Погоди! — досадливо остановил его Магараф. — Дай мне досмотреть другую газету.

Это была «Центральная ежедневная почта» от двадцать восьмого февраля. Первую ее полосу открывали набранные крупными буквами аншлаги:

КОРНЕЛИЙ ЭДУФ СЧИТАЕТ СУД НАД ПОПФОМ

И АНЕЙРО НЕДОСТОЙНОЙ КОМЕДИЕЙ

— Весь бакбукский процесс — чудовищный конгломерат предвзятости и нарушений основ процессуального кодекса, — заявляет Корнелий Эдуф. — Доктор Попф и Санхо Анейро виноваты в смерти Манхема Бероиме не больше, чем тибетский далай-лама.