— Ключ есть, хозяин?

— Нет. Должен быть в сумочке. Откройте и посмотрите, если не возражаете.

— Ладно. А, вот! — прохрипел таксист. — Всего один ключ, не считая ключа от машины. Несите ее на лестницу, сэр. Я открою.

— Хорошо. Спасибо.

— Надо же, — бормотал таксист, пока они поднимались по лестнице, — чего девчонки теперь вытворяют!

— Что вы хотите сказать? — огрызнулся Хью.

В интересах истины здесь следует развеять еще одну литературную иллюзию.

Когда в романе девушка отключается, не видя больше белого света, провожатый якобы испытывает возмущение и отвращение. Почему — непонятно, разве что он сам — надутый осел, ни разу не напивавшийся до такой степени, что не мог подняться по лестнице без посторонней помощи.

Хью вовсе не был таким надутым ослом и нисколько не возражал против данной миссии. Напротив, крепко прижимая к себе Пэм, он чувствовал сильный прилив нежности.

Чересчур здравомыслящая и щепетильная Элен, мелькнуло у него в голове, никогда не попала бы в подобное положение. Нелогичная мысль привела его в ужас, хотя и утверждала истину. Необходимо было задать Пэм тысячи вопросов об Элен, о себе, о том, что происходило в Букингемском отеле после их с Батлером бегства, но сейчас даже это казалось не важным.

Замечание таксиста взбесило Хью.

— Что это значит? — рявкнул он. — И вообще, в чем дело?

— Эй, хозяин! Без обид!

Шофер наклонился, поспешно вставил ключ в замочную скважину, повернул, открыл дверь, бросил ключ в сумочку, защелкнул и сунул ее своему пассажиру.

— Все?

— Да. Дальше сам справлюсь, спасибо. Гм… извините, что накричал. Понимаете…

— Хозяин, — ухмыльнулся таксист, — я же сказал: без обид.

Хью порылся в кармане, вытащил банкнот.

— Хватит за проезд?

— Да, сэр! Спасибо вам, сэр. Спокойной ночи, желаю удачи.

Хью пинком захлопнул за собой массивную дверную створку. Тишина, темнота, тепло. Больше ничего.

Перед ним высились три огромных стены, выступавшие вперед, — видно, не что иное, как передняя комната. Бредя вдоль правой стены, он разглядел дверь, открыл ее ногой.

Слабый туманный свет, лившийся с улицы сквозь незадернутые портьеры, освещал шестиугольное помещение с мягким креслом у двери, куда Хью осторожно опустил Пэм и принялся искать у дверей выключатель. Нащупал пальцами четыре кнопки, нажал самую верхнюю и шарахнулся в сторону, словно на него упал яркий луч полицейского фонаря.

Так он впервые столкнулся с проигрывающими устройствами, встроенными в каждой комнате адского дома.

Откуда-то с потолка послышалось шипение, треск, оглушительные струнные аккорды вальса из «Веселой вдовы». Прежде чем удалось выключить дьявольское приспособление с помощью тумблера, спрятанного за стоявшим на столе телефоном, пришлось прослушать «Навеки», «Вновь любовь» и столь вдохновенную интерпретацию «Ребят из Старой бригады», что казалось, будто за стенными панелями прячется объединенный гвардейский оркестр.

Тумблер громко щелкнул при сокрушительном звоне литавр. Хью, задыхаясь, привалился к письменному столу, потом поспешно задернул шторы.

Что говорить, он сам любил музыку. Приятно поздним вечером сидеть дома у негромкого радиоприемника, читая Босуэлла или классический детективный роман. И совсем неприятно, когда та же самая музыка привлекает внимание каждого полицейского — отсюда до Триумфальной арки.

Возможно, призадумался Хью, музыка и не была такой громкой, просто у него взвинченные нервы. Он старался угадать, по каким диким соображениям лорд Саксемунд, которого он даже в лицо не видел, установил здесь эту аппаратуру на радость себе, друзьям и знакомым.