Я рассовал по карманам свое добро и выскочил на площадь, к вокзалу, где уже толпился народ. Добежал до стоянки такси, оттолкнул каких-то теток, первых в очереди, и, не слушая воплей и шипенья, влез в машину.

    – Гони в Третий Берендяевский! Два счетчика за скорость!

    Водила оказался лихой, что да как расспрашивать не стал, а ударил по газам. Мы вылетели с площади на Новокузнецкую и помчались, лавируя в потоке машин. Мне везло – в пробку не попали. Двадцать минут, как я и рассчитывал, – и вот он, родимый проезд с особняком купца Синебрюхова. У въезда во двор стояла черная «Волга» магистра. Легендарный драндулет с оленем, бронированный сверху донизу, из автопарка кого-то из покойных генсеков. Зверь машина, судари мои! Около нее дежурил Митька, ученик Ашота Саркисяна.

    Я сунул водиле деньги, ступил на тротуар и потянулся к клинку. Митька, увидев меня, замахал руками.

    – Резать некого, Петр Данилыч! Порубали мы гадов!

    – Что с журналистом?

    – Не знаю. Я во дворе шуровал. Чик-чик!.. уноси готовенького… кто на новенького?..

    По младости лет казалось Митьке наше мрачное занятие веселым приключением. Знаю, сам когда-то был таким.

    Во дворе два ученика Саркисяна укладывали в ряд обезглавленные тела. Я шагнул в подъезд, поднялся по залитой кровью лестнице, пнул башмаком чью-то голову с оскаленными зубами. Дверь Владовой квартиры была сорвана с петель, на полу в прихожей тоже кровь. В комнате побольше, служившей Владу кабинетом, валяются разбитый стул, мертвяк с рассеченной надвое башкой и кисть левой руки. В кресле восседает магистр – лысый, хмурый, грозный. Зрачки стальные, брови как пара черных гусениц, и между колен – тяжелый палаш.

    – Не успели, – проскрипел магистр. – Добрались они до твоего приятеля. Секунду не успели.

    Это было не оправданием, а констатацией факта.

    – Перегрызли горло? – В глазах у меня потемнело.

    – Нет. Ножку от стула вогнали в грудь. Справа. Сломали ребра, проткнули легкое. «Скорую» мы вызвали, но может не дожить – сильное кровотечение. Он в спальне, и с ним Саркисян.

    Ашот у нас бывший хирург из Еревана. Полезная профессия! Расчленять тоже надо с умом.

    Я сделал шаг к спальне, но внезапно меня как бревном по затылку огрело. Озарение, не иначе! Увидел я вдруг опухшую рожу дьяка Степана и услыхал его басистый глас: «А то! Не хуже любого из энтих… как их… инрасенсов!» Видение еще стояло предо мной, а в руках уже был мобильник, и я, вспоминая номер церкви, торопливо жал на клавиши.

    – «Скорую» вызвали, – напомнил магистр. – Десять минут как едут.

    – Я, Михал Сергеич, не в «Скорую», я целителю звоню. Он быстрее добежит.

    К счастью, Степан был на месте. Выслушал меня, пробурчал: «Лечу!» и растворился в гудках телефона.

    – Стоящий мужик? – спросил магистр.

    – Даже очень, – отозвался я и пошел в спальню.

    Влад лежал на ковре, и из его груди торчала ножка стула. Она показалась мне огромной, будто моего партнера топтало какое-то чудище да так и оставило в нем свою лапу. Рядом с Владом стоял на коленях Саркисян и прижимал к ране окровавленные бинты.

    – Деревяшку не трогай, – молвил он, заметив меня.