Вокруг отеля раскинулся парк. Ели и березы, сосны и дубы, ивы и осины, дорожки, петляющие среди деревьев, пышный цветник с пионами и розами… После темной комнаты солнечный свет был особенно ярок, утренний воздух – прохладен и свеж, и пахло здесь чудесно, землей, и зеленью, и острым хвойным ароматом. Я шел к своей машине, глядел на эту благодать и думал: мир прекрасен! Мог ли бог, если он существует, пренебречь всей этой красотой? Или он лишь от нас отступился, от недостойных тварей? Мы ведь не изменились с той поры, когда случилось это пресловутое судилище, мы все так же жадны и жестоки, и слишком мало в нас любви. Пожалуй, мы стали еще хуже, ибо теперь богаты знанием, что позволяет вершить такие непотребства, какие не снились римским цезарям, испанской инквизиции и торговцам черными рабами.

    Услышал ли я правду от графини? Или то была хитроумная ложь, попытка запугать и запутать меня, Гильдию, церковь и все человечество? Некая теория, вроде изобретенной Байкаловым, но вывернутая наизнанку: ведь согласно ее постулату, мир и люди отданы во власть вурдалакам и монстрам, что не являлись упырями, но были еще страшнее, еще опаснее. То, о чем говорила графиня, ужасы войн, пытки, лагеря, расстрелы, все это было для меня историей, страницами книг, кадрами фильмов и потому воспринималось умозрительно. Но и я с лихвой насмотрелся! Ужасов на пару жизней хватит! А что сам видишь, в то и веришь.

    Вспомнились мне юный убивец Андрюха и барышня Ксюша, так возмечтавшая о славе, что не страшили ее зубы упырей, вспомнились «Доза» и пацанва безбашенная, что гуляла там ночами, вспомнились прислужники вампирные, и ренегат Фурсей, и мой партнер с пробитой грудью, и девушка, растерзанная у помойных баков. Много чего вспомнилось: и детский садик «Василек» в Измайлове, и Общество призрения бомжей, и «крохоборы» с «полтинниками», и мертвый Коля Вырий, и резня на свалке, учиненная нынешним утром. А больше всего вспоминались мне Анна и ее сестра Мария. Видит бог, жестокая история, и сам я дважды в ней замешан! Все это я видел лично, и здравый смысл подсказывал мне, что быть такого не должно. Не должно, если мы люди, а не звери! А раз существует такое в реальности, то не исключается, что мне сказали правду: осудил нас Создатель, проклял и бросил чудищам на растерзание. А чудища – мы сами…

    И так мне горько стало от этой мысли, что захотелось вытащить ружье и пальнуть в небеса, вроде как знак подать – здесь я, Господи, слышишь?.. Здесь я, Дойч, ловец божий, усмиритель нечисти! Не оставляй меня в сомнениях! Укажи во тьме дорогу! Дай мне силы, чтобы биться с упырями! А если для меня ты не припас даров, так пожалей хотя бы Анну, пошли ей терпения и не лишай надежды! Будь к ней милостив!

    – Анна, Анна!

    Я выкрикнул ее имя и внезапно понял, что не о том размышляю, не о том печалюсь. Случился Судный день или не случился, покинул ли нас Бог, отдал ли кровососам и маньякам или только решил попугать – что мне до этого? От великих тайн проистекают великие проблемы, но разбираться с ними не мне. С этой вот – отцу Кириллу, патриарху, папе римскому, хоть далай-ламе в Гималаях! Любопытствовали, слуги божьи, – так получите! И решайте, что было, чего не было! А мои проблемы поскромнее, и главная – в Третьем Берендяевском. Сидит на диване, ждет меня и думает, жить или не жить… Пока решила задержаться в этой юдоли печали – видно, дорог ей Забойщик Дойч, покидать его не хочется. Опять же кровь искусственная подвернулась… Будет жить на этом суррогате, будет хранить свою тайну, а потом терпение кончится, и скажет она: убей меня, Петр, убей! Ты ведь Забойщик!

    Вот моя проблема.