— Эллина, я устал и приехал не для того, чтобы бороться с твоими капризами, — Брагоньер выудил из сумки гоэты договор и развернул его. — Повторять дважды не намерен.

— Я тоже, — Эллина вырвала документ. — Хочешь, чтобы поклялась? Хорошо. Клянусь Дагором и Соратой, что еду не ради любовных приключений. Флисса и кинжалы при мне, постоять за себя сумею. Извини, я не певичка, не актриса, я хочу и буду работать, даже если ты перепишешь на меня всё состояние. Потому что я не содержанка, Ольер, и…

Она махнула рукой и, не договорив, продолжила сборы.

— Значит, в столицу ты не едешь? Жаль. Мне казалось, ты расстроилась оттого, что в прошлый раз пришлось остаться в Сатии. Итак, деньги или развлечения?

Гоэта задумывалась, взвешивая все за и против. Заметив, что она колеблется, Брагоньер забрал сумку и кинул на пол. Затем обнял Эллину, приподнял пальцем подбородок и с укором пробормотал:

— С тобой одни проблемы! Опять демонстрируешь характер?

— Просто тебе нужна другая девочка, — гоэта поцеловала Брагоньера и легонько толкнула. — Пусти! Сейчас подогрею ужин и покормлю. Шея не болит?

Соэр промолчал, но Эллина поняла: от массажа он не откажется.

Пока гоэта орудовала на кухне, Брагоньер успел ополоснуться и изучить договор. Нахмурившись, соэр сделал пару пометок на чистом листе бумаги и, прихватив его, спустился вниз.

— Вот этого ты делать не будешь, — Брагоньер ткнул пальцем в записи. — Неустойку я оплачу.

Эллина мельком глянула в лист и рассмеялась:

— Сората, такого ревнивца и деспота нужно поискать! И этот человек говорил мне о низкой самооценке! Хотела бы я посмотреть на того, кто попытается отбить меня. Господин Датеи — чудесное тому доказательство. Только я хвостом не верчу, я работаю, Ольер, поэтому успокойся.

Она чмокнула Брагоньера в щёку и накрыла на стол.

— Ничего, быстренько управлюсь и поеду с тобой в Калеот. Надеюсь, в этот раз не окажется, будто это приём для одного?

— Да, нехорошо получилось, — согласился соэр, — но действия его величества не обсуждаются. Не выволочка — и то хорошо. Даже орден за заслуги перед королевством дали. На приём надену, ты покрасуешься.

— Почему я?

— Потому что женщина. Вы же меряетесь заслугами мужей и любовников.

Эллина улыбнулась и пригласила соэра за стол. Кажется, отпустит: из голоса ушёл холод, спина расслабилась. А всего-то требовалось заверить мужчину, что он самый-самый.

После ужина Эллина сделала Брагоньеру массаж шеи: та частенько причиняла соэру неудобства. Соэр постепенно расслабился под её руками, сбросив с плеч заботы дня.

Закончив, гоэта наклонилась, обняла любовника за плечи, и, практически касаясь губами щеки, прошептала: «Ты сердишься?». Брагоньер издал странный звук — нечто среднее между фырканьем и вздохом. Окрылённая молчанием, Эллина наклонилась ниже, ткнулась губами в гладко выбритую щёку и продолжила наступление:

— Ну, нельзя же так!

— Как? — осведомился Брагоньер и снял её ладони с плеч. — Эллина, сколько раз говорить: не юли! Итак, я внимательно слушаю.

Гоэта вздохнула и обошла соэра, чтобы видеть его глаза. Увы, как обычно, они скрывали мысли и эмоции. Эллина никак не могла понять, сердится ли он или спокоен. Вот и сейчас разговаривает официальным тоном, не поддался на ласку.

— Значит, так, Лина, — Брагоньер взял гоэту за руки, — ты поедешь при одном условии. Нет, даже трёх. Первое — возьмёшь охрану.