Все теми же неслышными шагами, телохранитель приблизился.

– Сядь рядом, – указал вор на кресло стоящее возле небольшого столика с резными ножками, на котором едва умещалась бутылка дорогого коньяка, ваза с виноградом и две рюмки.

Телохранитель, несколько смутившись, сел, вопросительно заглядывая в глаза Мономаху. Хотя тот явно не хотел встречаться с ним взглядом. И Артем догадался, почему.

На глазах вора были слезы. Такого Артем еще не видел.

Мономах налил в обе рюмки коньяку. Одну подал телохранителю. И они выпили молча, и не чокаясь. Потом старый вор налил по второй.

Взгляд, от которого даже самых стойких авторитетов бросало в дрожь, теперь был наполнен неразделимой печалью. Вор вздохнул.

– Скажи, Артем. Только честно, – попросил вор. – Я тебя хоть раз в жизни обидел чем-нибудь? Обошелся с тобой незаслуженно грубо?

Артем вопросительно и в то же время преданно взглянул на Мономаха. Зачем спрашивать то, чего никогда не было. Разве вор забыл?

– Нет. Никогда, – почти шепотом проговорил телохранитель, не понимая, к чему все это сказано хозяином. Но не зря говорят, что взгляд может объяснить все больше, чем слова. И посмотрев в глаза Мономаху, телохранитель почувствовал беду, помочь справиться с которой, он не в силах. И впервые гиганту захотелось расплакаться. Вор чувствовал его бессилие и не осуждал. И от этого еще тяжелей было на сердце верного телохранителя, готового отдать свою жизнь за вора.

– Нет, Владимир Борисович, никогда, – повторил он. А Мономах в ответ только кивнул седой головой. Объяснять ничего не стал. Несколько минут молчал, потом заговорил тихо, стараясь скрыть волнение:

– Вот что, Артем … Настало время нам попрощаться … Так-то вот.

– Почему? Вы куда-то уезжаете? – впервые осмелился телохранитель перебить Мономаха. Слишком уж растрогал ему душу старик.

– Нет, – грустно покачал головой вор, не обратив внимания на эту маленькую наглость своего охранника. – Уезжаешь ты, мой дорогой.

– Но…

– Слушай меня внимательно, – на этот раз Мономах заговорил несколько раздраженно, не хотел, чтобы телохранитель перечил ему. – Сейчас ты возьмешь Дика и уедешь. В гараже стоит старая «шестерка». Возьмешь ее. Вот это тебе, – вор подвинул ногой сумку доверху набитую пачками долларов.

– Я не могу …

– Бери. Это твое. Здесь пять миллионов долларов. Про эту наличку не знает никто. Бери. Можешь распоряжаться ими как хочешь, – опять с раздражением проговорил вор, заметив, что телохранитель собирается что-то сказать. – Артем! Я не люблю сантиментов. И ты это знаешь. Ты заслужил этих денег. Но дай мне слово… Пообещай мне …

– Все, что хотите, – здоровяк с готовностью приложил руку к груди, к сердцу, в знак глубокого уважения. Встал перед вором во весь рост.

– Дай слово, что не отдашь Дика на живодерню. Что не выбросишь на улицу, и ему не придется бегать по помойкам и собирать объедки.

– Владимир Борисович … Я лучше сам сдохну, чем допущу такое.

– Слово?! – потребовал вор, и голос его точно взлетел вверх.

– Даю слово, – сказал здоровяк с почтением поклонившись старику.

– Я бы хотел, чтобы ты поселился где-нибудь недалеко от Москвы. Тут полно подходящих городов. Открой магазин. Торговля не оставит тебя голодным. Ну, вот и все, что я хотел тебе сказать. А теперь уходи. Бери пса и уходи. Слышишь? И помни, ты мне слово дал, – вор наклонился, обнял собачью морду.