Уже почти все. Еще несколько минут, и можно звонить. Но… не отсюда. Я позвоню из дому.

Конечно, это не к спеху. И она снова принялась разбирать груду бумаг, лежавших на столе. Наконец она встала и застегнула застежку накидки.

— Я зайду завтра, Брайан, но еще не знаю, в какое время. По пути, может быть, загляну в «Блэкфордз».

Выйдя на улицу уже в свете уличных фонарей, она смешалась в предвечерней мгле с толпой — конторскими служащими, торопившимися домой. Пойду-ка я домой пешком, подумала она, а оттуда позвоню Габриэль. Но не сразу, решила она. Ни к чему тут же браться за телефон, тем более что это не к спеху. Она повесит накидку на вешалку, положит шляпу в гардеробе в коробку, нальет себе бокал вина, поднимется в гостиную на четвертом этаже, может быть, разведет огонь в камине, поудобнее устроится в кресле и только тогда снимет трубку и наберет номер.

Но по дороге она невольно все ускоряла шаг. Когда она оказалась у входной двери, то почувствовала, что совсем запыхалась. Едва войдя в дом и даже не сняв шляпы и накидки, она села к телефону и позвонила Габи.

— Прошу прощения, миссис Андерсен, — ответила секретарша. — Мистер и миссис Уэстермарк путешествуют на машине по Италии. Я не могу даже сказать вам, как с ними связаться. Они должны звонить, но когда — не знаю.

— Попросите миссис Уэстермарк позвонить мне, — сказала Сабрина. — Я пробуду здесь еще несколько дней — до четверга или пятницы.

Она повесила трубку, расстроившись сильнее, чем ожидала. А чего, собственно, я жду от нее? Сняв перчатки и шляпу, она убрала их в гардероб, осторожно положив в коробки, выложенные изнутри мягкой материей, потом повесила накидку на вешалку. Ничего страшного, сказала она себе, день-другой можно подождать. Я уверена, через день-другой она сама мне позвонит.

Всякий раз, когда она теперь приезжала в Лондон, она ощущала, как пусто в доме без миссис Тиркелл, с ее привычными хлопотами и заботой о ней. Дом имел четыре этажа, просторные, безупречно спланированные комнаты были украшены красивейшими предметами антиквариата из Англии и континентальной Европы: шелковая обивка стен, восточные ковры на полах, мебель, обитая шелком и бархатом, воздушные кашемировые покрывала на кроватях. Все здесь говорило об уюте, исполненном неги. Но сейчас это было опустевшее жилище, где в воздухе, казалось, витает холод. А будь здесь миссис Тиркелл, все было бы иначе. Миссис Тиркелл убрала бы перчатки и шляпу Сабрины, повесила бы ее накидку, сказала бы: «У вас усталый вид, моя госпожа, почему бы вам не пойти наверх, а я сейчас принесу горячего чаю. Готова биться об заклад, что вы не завтракали. Совсем о себе не заботитесь».

Но миссис Тиркелл заботилась теперь о семье Сабрины в Эванстоне. Поэтому Сабрина сама собрала почту, лежавшую на полу у входной двери, сама налила себе бокал вина и поднялась по лестнице в гостиную. Бархатные шторы были задернуты, в комнате царила такая полная тишина, что ей стало очень одиноко. Устроившись в кресле, она бросила взгляд на часы. Половина шестого. В Эванстоне сейчас почти полдень. «А вдруг повезет», — подумала она и набрала номер служебного телефона Гарта. Через минуту она услышала в трубке его голос.

— Андерсен, — отсутствующим тоном сказал он. Чувствовалось, что он чем-то занят, едва обращая внимание на телефон и несколько раздражаясь из-за того, что его оторвали от работы.

— Ты не слишком занят? — улыбнувшись, спросила Сабрина, хотя заранее знала, что он ответит. — Может быть, перезвонить попозже?

— Я никогда не бываю слишком занят, ты же знаешь. Как у тебя дела? Боже, как я рад слышать твой голос! Я сейчас о тебе думал.

— Не обо мне, а о науке. По крайней мере надеюсь, что так.