Когда Паратха услышала звуки этого свободного, почти радостного смеха, ее лицо исказилось, а паучиха за ее спиной зарычала. Однако у Каэриты это вызвало лишь новый взрыв смеха.

— Ты хочешь больше, чем можешь ухватить, Паратха. Или мне следовало сказать, Шигу? — Она покачала головой. — Тебе нужна я? Что ж, приди и возьми меня!

— Может, ты и в состоянии запугать и убить мои орудия, — прошипел тот же голос, — но Я — совсем другое дело, маленький рыцарь. Ни один смертный не выстоит против моей мощи!

— Но она тут не одна, — раздался глубокий, звучный голос, рокочущий, словно горный обвал.

И при звуках этого голоса лицо Паратхи утратило всякое выражение; сила, использующая ее плоть, тоже услышала его.

— Если мы сойдемся в открытую, сила против силы, этот мир будет уничтожен, и ты вместе с ним! — прорычала Паратха, но ответом ей был мрачный, грохочущий смех.

— Этот мир, возможно, и погибнет, — согласился Томанак, — но ты, Шигу, не хуже меня знаешь, кто из нас будет уничтожен вместе с ним.

Паратха оскалилась, словно волчица, но Томанак не дал ей произнести ни слова.

— Однако до этого не дойдет. Я не допущу.

— И как же ты можешь помешать этому, глупец? — презрительно усмехнулась Паратха. — Сейчас Я тут владыка, Моя сила заполняет все!

— Однако больше силы ты призвать сюда не сможешь, — спокойно возразил Томанак. — Только ту, которой накачаны твои орудия; все остальное блокировано. Если сомневаешься, убедись сама!

Глаза Паратхи вспыхнули безумным огнем, а сердце Каэриты подпрыгнуло, когда она поняла, что это правда. Никогда в жизни она не сталкивалась с такой концентрацией зла, однако эта концентрация больше не увеличивалась.

— Если моя сила заблокирована, то и твоя тоже, — рявкнула Паратха. — И твое орудие тоже не получит больше ничего!

— Мои Мечи — не мои орудия, — ответил Томанак. — Они — избранники, мои боевые товарищи. И тебе некого противопоставить любому моему рыцарю.

— Неужели? — Паратха дико расхохоталась. — Я так не думаю.

С ее саблей что-то происходило. Лезвие корчилось, извивалось, становясь длиннее, шире и испуская то же тошнотворное зеленое излучение, что и гигантская паучиха с ее паутиной.

— Выходи против меня, рыцарь, — негромко сказала она. — Выходи и умри!

С этими словами она прыгнула вперед, и все уцелевшие жрицы вместе с ней. Они наступали на Каэриту со всех сторон — волна смертоносных клинков; всех их оживила, а теперь управляла ими одна и та же злобная сила.

В отличие от жриц Каэрита носила броню. И все же нельзя было допустить, чтобы они одновременно накинулись на нее со своими отравленными кинжалами. Пока они оставались у нее за спиной, она не могла сражаться против сверхъестественной силы, источаемой саблей Паратхи. Поэтому она увернулась от Паратхи, и ее мечи, словно змеи голубого огня, поразили двух ближайших жриц в живот и горло. Перепрыгнув через тела, Каэрита рубанула мечом в правой руке, перерезав подколенные сухожилия у третьей жрицы, и та рухнула на пол.

Паратха — или Шигу, если между ними еще было какое-то различие — закричала, охваченная безумной яростью. Ее уцелевшие орудия преследовали Каэриту, набрасывались на нее, как безумные, но та лишь смеялась, сознательно выводя из себя Паратху звуком своего голоса.

Может, какие-нибудь молодые дурачки, придающие слишком большое значение песням скверных бардов, и решили бы, что это трусость и не по-рыцарски — сосредоточиться на незащищенных броней и вооруженных лишь кинжалами врагах, а не на главном противнике, который тоже носил броню и был достаточно хорошо вооружен.