Изменить размер шрифта - +
Став за плечом Хедльстона с револьвером в руке и затаив дыхание, я мог слышать, как он быстрым, прерывавшимся от волнения шепотом произносил молитву за молитвой; должен признаться, – каким бы ужасным ни показалось мое суждение, – что тогда он мне показался еще более противным: даже в такую решительную минуту он думал о своем спасении. Тут Клара отворила дверь, придвинув ее на себя. Перед нами открылись дюны, ярко освещенные смешанным сиянием лунного света и отблеском пожара.

 

Хедльстон с удивительной для него силой одновременно оттолкнул назад ладонями своих рук меня и Норсмаура. Раньше, чем мы успели очнуться от совершенно неожиданного толчка в грудь, Хедльстон выбежал за порог с напряженно вытянутыми вверх над головой руками, точно человек, собравшийся нырнуть.

 

– Я здесь! – кричал он. – Я – Хедльстон! Убивайте меня, остальных пощадите!

 

Внезапное его появление, вероятно, ошеломило наших врагов, скрытых среди холмов. По крайней мере, очнувшись и взяв Клару за руки, – каждый со своей стороны, – мы успели выйти за дверь, а Хедльстон – отбежать довольно далеко, а они не подавали еще признаков жизни. Но едва мы спустились с крыльца, спеша к Хедльстону на помощь, как с разных холмов вспыхнуло десять-двенадцать огоньков, и одновременно раздались выстрелы. Хедльстон зашатался, простер руки вперед и навзничь упал в траву.

 

– Traditore! Traditore! – закричали невидимые мстители.

 

В эту же минуту как раз с воспламенившегося со всех сторон дома с ужасным треском и шумом скатилась часть крыши, и к небу взвился огромный столб огня.

 

Его должны были увидеть с моря миль за тридцать и далеко от берега до пика Грейстиль – самой высокой восточной оконечности Каульдерских гор.

 

 

 

 

Глава IX

 

Повествует о том, каким образом Норсмаур осуществил свое мщение

 

 

Я не в состоянии описать то, что последовало за трагической минутой смерти Хедльстона. Все в моих воспоминаниях тут смешалось, как мучительные и беспорядочные перипетии кошмара. Клара, помнится, глухо вскрикнула и упала бы, если бы я и Норсмаур не поддержали ее бесчувственное тело. На нас никто не напал – я не мог бы этого забыть; никого даже мы не видели. Мы бежали, охваченные, вероятно, паническим страхом, с Кларой на руках; помню, я держал ее то один, то вместе с Норсмауром, то силой отбивал от Норсмаура дорогую для меня ношу. Как мы добрались до леса и разыскали мою пещеру, это совершенно исчезло из моей памяти. Первым ясным моментом мне рисуется следующий: Клара в обмороке лежит около самой палатки, а мы с Норсмауром боремся, упав оба не землю, и он с немой яростью бьет меня по голове рукояткой своего револьвера. Он два раза ударил меня по черепу, – очевидно, до крови, – и от этой, вероятно, небольшой потери крови прояснилось мое сознание. Я схватил его руку с револьвером.

 

– Норсмаур! – проговорил, помню, я. – Вы потом меня убьете. Сперва спасем Клару!

 

В эту минуту Норсмаур имел надо мной верх. Однако как только он услышал мои последний слова, тотчас вскочил на ноги и бросился к палатке. Схватив бесчувственную Клару, он прижимал ее к сердцу и осыпал поцелуями и ласками.

 

– Стыдно! – кричал я. – Норсмаур, стыдитесь!

 

И, несмотря на сильное головокружение, я подбежал и начал его бить кулаками по плечам и голове.

 

Он оставил свою добычу и, взглянув на меня в упор, проговорил:

 

– Вы были подо мной. Я мог вас убить. Я вас отпустил, а вы на меня снова напали, ударили! Подлец!

 

– Сами вы подлец! Хотела бы она ваших поцелуев, если бы могла их чувствовать? Она возмутилась бы! И теперь она так долго в обмороке, что может сейчас умереть, и вы губите дорогое время, да еще злоупотребляете ее беспомощностью.

Быстрый переход