Дети проскочили мимо и исчезли за углом основного здания.

Обычные такие дети. Не чумазые совсем.

Разве что слишком уж крикливые. Впрочем, наверное, все дети такие — излишне шумные…

Странно это всё выглядело. Слишком яркий контраст с городом, оставленным позади. Обычная мирная жизнь, детишки бегают, всё такое. А всего в десятке километров отсюда, живые мертвецы, белые призраки, город, потерявший мёртвыми, почти всех своих жителей…

— Мне тоже не по себе. — Услышал он голос Алисы. Повернул голову — она стояла сейчас рядом, он и не заметил, как она подошла ближе, как взяла его под локоть. — Они словно не знают, каким мир стал теперь…

— Чё это не знаем? — Ворчливый голос раздался за их спинами. Оба обернулись, Алиса отпустила его руку. Перед ними стояла полная хмурая женщина, в платье и белом переднике. Волосы собраны в хвост, нос картошкой, в общем, обычная, на вид вполне приятная женщина.

— Отдай!!! — Кричит девичий голосок, мимо бежит тот же парнишка, с ехидной улыбкой до ушей. Не глядя, женщина отвесила сорванцу подзатыльник. Паренёк запнулся, кое-как удержался на ногах и побежал в другую сторону. Девочка, круто развернувшись, ринулась за ним.

— Всё мы знаем. — Женщина ближе к ним подошла, оба ощутили исходящий от неё аромат какой-то еды, возможно, какой-то стряпни. — Накрылся мир этот. А оно и не удивительно. Я вот всегда говорила — эти ваши ГМО, до добра не доведут.

— Кто? — Спросил Павел.

— Гомосеки эти ваши. — Пояснила женщина и с отвращение плюнула в пол. — Я как в школу пошла, тогда ещё всё и поняла — не устоит это всё. Рухнет оно. А что ещё ожидать, если вокруг одни евреи? И коммунисты. — Помолчала, кивнула и добавила. — С гомосеками всякими.

— Я не очень понимаю, о чём… — Алиса довольно ощутимо толкнула его локтем в бок, гримасу боли сдержать не удалось.

— Чё кривишься? — Беспокойно хмурится женщина. — С рукой что-то? — Потом руками всплеснула сердито. — Вот как знала! Всё Артёма брат этот — вот то ещё наказание был. В кровать ляжет, так обязательно поломается кровать. В туалет сходит и всё! Петелька на двери в труху. Бедовый был. За что ни возьмётся, всё у него боком. Сына родил, да и тот, тьфу. — Махнула она рукой. — Гомосеком оказался. — Помолчала, похмурилась. — Депутатом то есть…, или как они там? А! Всё одно они там, эти либералы извращенцы еврейские из ЕЗК. Вот и руку значит, окаянный, поломал. Вот что за наказание? Нет бы, помер и ладно. Так помер и руку поломал. Бездельник… — Пожевав губами, женщина добавила. — Но ежели обратно руку отдадите, мы руку-то возьмём, а вот вещи нет, вещи останутся. Не отдам. Вот как есть — не отдам. Сами видели, чего берёте, так что не надо мне тут.

Она воинственно наклонила голову вперёд, словно бык, готовый к атаке.

— Не переживайте. С рукой всё в порядке. — Мысленно Павел добавил «надеюсь».

— А? — Она кивнула, помолчала секунды три, улыбнулась. — А чего ж вы мне голову морочите? Раз уж хорошо всё, то и не надо, как бы, морочить-то…, я это, чего вышла-то. Пирожки состряпала, будете? — Алиса неуверенно пожала плечами. Павел сказать ничего не успел — желудок всё сказал за него, громким урчанием. — Вот, другое дело. Давайте за мной, в кухню, да поживее, пока Артём всё не съел.