Наступила передышка, и Эммануил Филиберт поехал повидать своего отца в Верчелли. Свидание было нежным, преисполненным глубокой любви: герцог, без сомнения, предчувствовал, что обнимает сына в последний раз.

Советы Франциска I Генриху II не пустили глубоких корней в сердце этого короля, не имевшего военных талантов, но обладавшего воинственными наклонностями, и война возобновилась вследствие убийства герцога Пьяченцы, Паоло Луиджи Фарнезе, старшего сына папы Павла III, о ком мы уже говорили.

Тот был убит в Пьяченце в 1548 году Палавичини, Ланди, Ангуиссолой и Гонфалоньери, которые сразу же после убийства вручили власть над городом Фернандо Гонзага, правившему Миланским герцогством от имени Карла V.

Со своей стороны, Оттавио Фарнезе, второй сын папы, овладел Пармой, и, чтобы не быть вынужденным вернуть ее, обратился к покровительству короля Генриха II.

Карл V еще при жизни Паоло Луиджи не переставал требовать Парму и Пьяченцу обратно как города, входящие в Миланское герцогство.

Напомним, что по этому поводу у него уже были ожесточенные споры с папой Павлом III в Ницце.

Этого было достаточно, чтобы война вспыхнула снова одновременно в Италии и в Нидерландах.

Как всегда, основные военные действия Карл V вел во Фландрии, и поэтому совершенно естественно, что в поисках герцога Эммануила Филиберта мы обратили с самого начала взор читателя в сторону севера.

Мы рассказывали, как после осады Меца и взятия Теруана и Эдена император поручил племяннику отстроить Эден и назначил его главнокомандующим фландрской армии и правителем Нидерландов.

И как бы уравновешивая столь большую честь, величайшее горе постигло Эммануила Филиберта.

Семнадцатого сентября 1553 года умер его отец герцог Савойский.

Вот в этом-то качестве главнокомандующего мы его и встретили; он по-прежнему носит траур по отцу, если и не в одежде, то на лице, как Гамлет; мы видели, что он сумел заставить уважать свою власть тем же способом, как некогда Ромул, и вернулся в императорский лагерь.

Перед его палаткой его ждал посланный Карла V — император желал его немедленно видеть.

Эммануил тотчас же спешился, бросил поводья лошади одному из своих людей, сделал оруженосцу и пажу знак головой, что он расстается с ними только на то время, пока пробудет с императором, расстегнул пояс, на котором висела шпага, взял шпагу под мышку (это он делал всегда, когда ходил пешком, чтобы, если придется вытаскивать шпагу из ножен, рукоятка была у него под рукой), после чего зашагал к палатке цезаря новых времен.

Часовой отсалютовал ему, и он вошел, предшествуемый посланным: тот должен был доложить императору о его приходе.

Походный шатер императора состоял из четырех отделений, перед которыми было нечто вроде прихожей, точнее портика, поддерживаемого четырьмя столбами.

Одно из этих отделений служило столовой, второе — гостиной, третье — спальней, а четвертое — рабочим кабинетом.

Обстановку для каждого отделения подарил какой-нибудь город, и каждое было украшено трофеем какой-нибудь победоносной битвы.

Единственным трофеем в спальне императора был меч

короля Франциска I, висевший в изголовье кровати. Этот совсем простой трофей в глазах Карла V, взявшего его с собой даже в монастырь святого Юста, имел больше ценности, чем все висевшие в остальных трех комнатах трофеи, вместе взятые.

Пишущий эти строки часто, размышляя с грустью и печалью о давних временах, вынимал этот меч из ножен и держал его в руках, как держал его Франциск I, отдавший его, Карл V, его принявший, и Наполеон, вновь вернувший его Франции.

О странная судьба земных вещей! Став чуть ли не единственным приданым одной прекрасной развенчанной принцессы, он оказался теперь собственностью одного из придворных Екатерины II.