— Дай Бог! Но я сомневаюсь.

У двери послышался какой-то шум.

— Что там еще? — нетерпеливо спросил Карл V. — Я сказал, чтобы нас не беспокоили. Узнайте, что им нужно, Эммануил.

Герцог приподнял портьеру, висевшую перед дверью, обменялся несколькими словами с людьми, находившимися в соседнем отделении, и, обернувшись к императору, сообщил:

— Государь, это гонец из Испании, из Тордесильяса.

— О, прикажите его впустить, дитя мое. Это, конечно, письмо от моей милой матушки!

Вошел гонец.

— Это ведь письмо от матушки? — спросил его по-испански император. Гонец, не говоря ни слова, протянул письмо Эммануилу Филиберту; тот взял его.

— Дай мне скорее, Эммануил, скорее! — сказал император. — Она хорошо себя чувствует?

Гонец по-прежнему молчал.

Со своей стороны, Эммануил Филиберт не решался отдать письмо Карлу V: оно было запечатано черным. Карл V увидел печать и вздрогнул.

— Да, — произнес он, — избрание Павла Четвертого уже приносит мне несчастье… Давай, мой мальчик, давай, — продолжал он, протягивая руку Эммануилу.

Эммануил повиновался: медлить дольше было бы чистым ребячеством.

— Августейший император, — сказал он, протягивая письмо Карлу V, — вспомни, что ты человек!

— Да, — ответил Карл V, — это в древности говорили триумфаторам.

И дрожащими руками он вскрыл письмо.

В нем было всего две или три строки, но император прочел их только с третьей попытки.

Слезы застилали его запавшие глаза; он, кажется, сам был этим удивлен, потому что честолюбие уже давно иссушило их.

Прочитав, наконец, письмо, император протянул его Эммануилу Филиберту и откинулся на подушки дивана.

— Умерла! — сказал он. — Умерла тринадцатого апреля тысяча пятьсот пятьдесят пятого года, как раз в тот день, когда Пьетро Караффа был избран папой… Да, сын мой, сказал же я тебе, что этот человек принесет мне несчастье!

Эммануил взглянул на письмо. Оно было подписано королевским нотариусом Тордесильяса и действительно извещало о смерти Хуаны Кастильской, матери Карла V, более известной в истории под именем Хуаны Безумной.

Некоторое время герцог молчал, не зная, как утешить Карла V в таком огромном горе: он знал, что император обожал свою мать.

— Августейший император, — тихо сказал он наконец, — вспомни, что ты по доброте своей говорил мне два года тому назад, когда я тоже имел несчастье потерять отца.

— Да, это говорят обычно, — ответил император, — чтобы утешить других, слова находишь, но когда приходит твоя очередь, то оказывается, что сам себя ты утешить не можешь!

— Поэтому я и не утешаю тебя, августейший император, — сказал Эммануил, — наоборот, я говорю: «Плачь, плачь, ты всего лишь человек!»

— Какую горькую жизнь она прожила, Эммануил! — произнес Карл V. — В тысяча четыреста девяносто шестом году она вышла замуж за моего отца Филиппа Красивого: она его обожала; в тысяча пятьсот шестом году он умер — его отравили стаканом воды, который он выпил, играя в мяч, и она сошла с ума от горя. Пятьдесят лет она ждала воскрешения супруга: чтобы ее утешить, ей это обещал один картезианец, и пятьдесят лет она не выезжала из Тордесильяса, кроме того случая, когда в тысяча пятьсот шестнадцатом году приехала встречать меня в Вильявисьосе и сама возложила мне на голову корону Испании. Сойдя с ума от любви к мужу, она обретала рассудок только тогда, когда заботилась о своем сыне! Бедная матушка! По крайней мере все мое царствование может служить свидетельством того уважения, что я к ней питал.