|
Я надрываюсь, а им смешно. Денег нет, есть нечего, я так несчастна! А мой друг в тюрьме. Он продавал секретные сведения иностранной державе, но взял дороже, чем полагается, и его посадили. А сборщик налогов дерет все больше - это мой дядя, и если он не уплатит своих картежных долгов, тетя с шестью детьми пойдет по миру, - шутка ли, старшему тридцать пять лет, а знали бы вы, сколько нужно, чтобы его прокормить в таком-то возрасте!
Не выдержав, она снова горько заплакала.
- День и ночь я не выпускаю из рук иголку, и все впустую, потому что мне не на что купить даже ниток!
Уен не знал, что сказать. Он похлопал ее по плечу и подумал, что надо бы приободрить ее. Но как? Хотя и говорится: чужую беду руками разведу, - но кто это пробовал? Впрочем... И он развел руками.
- Что с вами? - спросила она.
- Ничего, - сказал он, - просто меня поразил ваш рассказ.
- О, - сказала она, - это еще что! О самом худшем я боюсь и говорить!
Он ласково погладил ее по ноге.
- Доверьтесь мне, это приносит облегчение.
- Приносит облегчение? Разве вам приносит?
- Ну, - сказал он, - так говорится. Разумеется, это только общие слова...
- Что ж, будь что будет, - сказала она.
- Будь что будет, - повторил он.
- Мое злосчастное существование окончательно превратилось в ад из-за моего порочного брата. Он спит со своей собакой, с утра пораньше плюет на пол, пинает котенка, а проходя мимо консьержки, рыгает очередями.
Уен потерял дар речи. И в самом деле, когда сталкиваешься с человеком, до такой степени испорченным, извращенным и развратным, то просто нет слов...
- Подумать только, если он таков в полтора года, что же будет дальше? сказала Флавия и разрыдалась.
Эти рыданья уступали предыдущим по частоте, но далеко превосходили по силе звука.
Уен потрепал ее по щеке, но тотчас отдернул руку, обжегшись горючими слезами.
- Бедная девочка! - сказал он.
Этих слов она и ждала.
- Но самое ужасное, уверяю вас, вы еще не знаете...- сказала она.
- Говорите, - твердо сказал Уен, готовый теперь ко всему.
Она заговорила, и он поспешно ввел в уши инородные тела, чтобы ничего не слышать, но и того немногого, что он все же разобрал, было достаточно, чтобы его прошиб холодный пот, так что одежда прилипла к телу.
- Теперь все? - спросил он чересчур громко, как все начинающие глухие.
- Все, и я действительно чувствую облегчение, - сказала Флавия и единым духом выпила стакан, оставив содержимое оного на скатерти. Но эта шалость нисколько не развеселила ее собеседника.
- Несчастное создание! - вздохнул он наконец.
Он извлек на свет свой бумажник и позвал официанта, который подошел с плохо скрываемым отвращением.
- Что прикажете?
- Сколько я вам должен? - спросил Уен.
- Столько-то.
- Вот, - сказал Уен, давая больше.
- Благодарите себя сами, у нас по этой части самообслуживание.
- Ладно, - сказал Уен. - Подите прочь, от вас смердит.
Официант удалился оскорбленный - так ему и надо! Флавия восхищенно смотрела на Уена.
- У вас есть деньги?
- Возьмите все, - сказал Уен. - Вам они нужнее.
Ее лицо выражало такое изумление, словно перед ней сидел сам Дед Мороз. А что выражало его лицо, сказать трудно, ведь Деда Мороза никто никогда не видел.
Уен ушел домой один. Было поздно, горел лишь каждый второй фонарь. А каждый первый спал стоя. Уен шагал, понурив голову, и думал о Флавии, о том, с какой радостью забрала она все его деньги. Это было так трогательно. Бедняжка, не оставила ему ни франка. В ее возрасте чувствуешь себя погибшим, когда не на что жить. Тут он вспомнил, что и сам в том же возрасте - удивительное совпадение! Такая обездоленная! Теперь, когда она забрала все, что у него было, он понял, каково это. Он взглянул по сторонам. |