Она знала, что свет не погаснет и ночь не наступит. Разреженный воздух, вталкиваемый насосом, не позволял делать лишних усилий. Обитатели станции, вероятно, делили время на краткие бодрствования, прерываемые периодами отупения или сонливости, когда тела избавлялись от углекислого газа, насыщающего ткани. При таком режиме и при отсутствии инструмента, отмеривающего часы, очень быстро утрачивалось представление о времени. Приходилось считаться с этим феноменом.

Лиз закрыла глаза. Мысли ее расплывались, теряли контуры. Она погрузилась в нечто вроде галлюцинирующего застоя.

Под закрытыми веками чередой проходили тусклые бесформенные образы. Перенасытившись углекислым газом, Лиз уснула.

Вдруг кто-то поднял руки к потолку и завопил: «Марафон! Марафон!» Припрыгивающая толпа перегруппировалась в цепочку бегунов. Покачивая локтями, когорта быстрым шагом пошла по окружности зала. Все дышали в одном ритме, и прерывистое дыхание, вылетавшее из десятков грудей, напоминало работу больших кузнечных мехов.

Лиз присоединилась к ним, радуясь, что нашла свое место в их рядах. Топанье голых ступней, шлепающих по полу, наполняло ее счастьем. Она старалась следовать ритму этой группы, раствориться в ней. Сейчас они были большим живым механизмом, средоточием беспрерывно растущих мускулов.

Они кружили по залу, почти касаясь стен, шумно дыша, как дети, играющие в паровоз. Время от времени кто-нибудь вскрикивал «Марафон! Марафон!», остальные отвечали хором. Лиз плакала от возбуждения. У нее были стальные ноги, она могла бы бежать до края земли без передышки! Чтобы не сбиться с ритма, Лиз на ходу помочилась. Другие — тоже. Посмотрев друг на друга, они разразились смехом. Им всем было хорошо, и они любили всех. Каждый из них был мышцей сильного организма, не знающего усталости. Плечистым животным, безостановочно галопирующим по кругу, животным с сотней ног, двигающихся с пыхтением локомотива.

«Марафон! Марафон!»

Запрокинув голову, Лиз заливалась смехом, чрево разбухало от скопившейся энергии. Оно вот-вот взорвется. Да, вот-вот! Если не облегчит себя усталостью, оно взорвется, как перегруженный атомный реактор. С удвоенной силой Лиз ударяла пятками по полу. Ей хотелось, чтобы это была туго натянутая кожа барабана; сейчас она могла бы нести на своих плечах свод. Лиз казалось, что она готова впрячься в десяток вагонов и легкой поступью тащить их сотню километров, не пролив ни капли пота.

«Марафон! Марафон!»

Внезапно кто-то споткнулся в голове цепочки, из-за чего упали все. Каждый с хохотом падал на спину соседа. Лиз покатилась по ковру из тел, счастливо смеясь от общения с ними. И самым естественным образом бешеная гонка сменилась всеобщим совокуплением. Мужчины накинулись на женщин, вертя их, чтобы насладиться их ртами, чревом, ягодицами. Они вкладывали в эту механическую разнузданность ту же самую мускульную горячку, как и в массовом движении вперед. Лиз схватили чьи-то руки. Она не отбивалась, напротив, поддалась ритмичным толчкам лежащего на ней тела, устремляя навстречу мужчине лобок, рассчитывая свои движения взад и вперед, словно делала физические упражнения в гимнастическом зале. Оргазм проявился как неистово блаженные спазмы. Но жизненная сила не иссякла. Лиз все еще чувствовала себя бомбой, готовой взорваться. Она наугад притянула к себе нового партнера. Ее чрево, как разгоряченная печь, жаждало горючего, рот ее мог поглотить все семя, кровь и гениталии любовника, оставив от него дряблую оболочку.

«Помпа бомбардирует нас кислородом!» — подумала Лиз, подняв глаза к цилиндру, поддерживающему свод.

Так вот почему исчезла усталость, и энергия бушевала в ней нескончаемым потоком. Она была пьяна. Напичкана наркотиком. Все физиологические процессы бесконтрольно ускорились. Чередование углекислого газа и кислорода, поступавших в последовательных чрезмерных дозах, заставило Лиз вздыбиться, как лошадь от удара хлыста.