— Правда, мне приходилось заботиться о ней, — ответила Лиз, сознавая, что впадает в заблуждение. — Наши родители были чудесными людьми, но… им недоставало строгости. Богема, артисты, оторванные от реальности. Я вам это уже рассказывала. У нас было восхитительное детство, но не в вашем понимании.

— Мне хотелось бы порассуждать о ваших физических данных, — сменила тему Эстер. — Вы очень мускулисты, даже слишком для женщины. Вы занимаетесь бодибилдингом, словно желая подавить в себе женственность… даже стать мужчиной.

— Я не лесбиянка и не транссексуалка.

— Знаю. Думаю, бессознательно вы хотите стать одновременно отцом и матерью Наша. Родителями в одном лице.

— Я мускулистая, потому что много плавала. Начала я с ныряльщицы в речной бригаде. Я копалась в иле, разыскивая утопленников, самоубийц, трупы, разрубленные винтами судов. От этой грязной работенки новобранцы отказывались. А я вот взялась за нее. Потом попала в бригаду водолазов. Вы представляете себе, сколько весит их экипировка? Не будь я такой мускулистой, я бы рухнула под ее тяжестью.

Эстер поморщилась, показывая, что не даст себя одурачить.

— Вы рационализируете, — бросила она с кривой усмешкой. — Вы представляете вещи в перевернутом виде. Ваш профессиональный выбор непосредственно связан с вашими проблемами смещенного материнства. Можно ли сказать, что все эти годы вы постоянно носили Наша в себе, надеясь полностью переделать ее в собственной матке? Вы хотели исправить воспитание ваших родителей, как полицейский, призванный исправлять социальные ошибки.

Лиз встала, все это ей надоело.

— Вы не слушаете меня, — вздохнула она. — Я хотела поговорить с вами о прячущихся уцелевших. Я ждала, что вы объясните мне, почему пережившие катастрофу ведут себя таким образом. Почему отказываются подняться на поверхность?

Лицо Эстер Крауц поскучнело; она будто постарела лет на десять.

— Лиз, — произнесла она «докторским» тоном, — вы прекрасно знаете, что выживших нет. Все эти уцелевшие существуют лишь в вашем воображении. Никто не может три года скрываться в воздушном кармане. Образумьтесь, согласитесь серьезно работать со мной, иначе мне придется признать вас психически неполноценной.

Лиз сняла с вешалки плащ и вышла из комнаты.

Лиз постепенно привыкла к этим сумеркам, вынуждавшим ее включать свет в три часа пополудни. Периодически какая-нибудь набравшая скорость машина сбивала парапет и ныряла с двадцатиметровой высоты в палисадник дома. Лиз неизменно просыпалась от грохота и следующего за ним взрыва, пламенем охватывающего крутую тачку. Со временем, после еженедельных падений, вокруг дома воздвиглась стена из искореженного металла. Мало-помалу садик превратился в кладбище автомобилей, а наваленные друг на друга обгоревшие каркасы образовали нечто вроде круговой ограды, которую дождь и ржавчина покрыли неприятной красной окисью. В центре этого кольца из металлолома стоял хрупкий домик с облупленными ставнями, веранда светилась трещинами, не хватало нескольких плит шифера на крыше. Домовладелец не хотел ни продавать его, ни жить в нем. Строение никогда не привлекло бы покупателей, ибо их преследовала бы мысль, что в один прекрасный день какой-нибудь тяжеловес слетит с моста, завершив свой путь прямо посреди спальни.