Поэтому проход к морю я обнаружил без ее помощи.

Однажды я надел кольцо и, притягиваемый морем, решил спуститься по скале к воде, но вместо этого обнаружил, что не могу сдвинуться с одного места посреди большой центральной комнаты – настолько велико было притяжение кольца к нему. Я бросил все свои попытки двигаться дальше, признав в этом проявление некий психической силы, и просто стоял, ожидая, куда она меня поведет. Поэтому, когда меня потянула к особенно отталкивающей резной деревянной скульптуре – какой-то первобытной фигуре, изображающей некий отвратительный земноводный гибрид, укрепленной на пьедестале у стены кабинета, – я поддался порыву, подошел и ухаватился за нее. Я ее толкал, тянул, пытался повернуть вправо и влево. Она подалась влево.

Незамедлительно заскрежетали цепи, заскрипели какие-то механизмы, и целая часть пола кабинета, покрытая ковром с Печатью Р'лаи, поднялась, будто крышка огромной ловушки. Я в изумлении подошел ближе – и мое сердце учащенно забилось в возбуждении. Я заглянул в пропасть, открывшуюся моим глазам: это была огромная зияющая бездна, уходящая во тьму. В скале, на которой стоял дом, были высечены ступеньки, спиралью уходившие вниз. Вели ли они к воде? Я наугад взял книгу из дядиного собрания Дюма, бросил вниз и стал слушать. Наконец, откуда-то издалека донесся всплеск.

И вот, с крайней осторожностью, я стал сползать по бесконечной лестнице к самому запаху моря – не удивительно, что я ощущал его в самом доме! – все дальше, вниз к застоявшейся прохладе воды, пока, не почувствовал влагу на стенах и ступенях под ногами, вниз, к звуку вечно беспокойных волн, к хлюпанью я шелесту моря, пока не дошел до конца лестницы, до самого края воды; Я стоял в пещере, достаточно большой для того, чтобы вместить весь дом, в котором жил дядя Сильван. Я ничуть не сомневался, что именно здесь пролегал его путь к морю здесь и нигде больше, хотя я был так же, как я в других местах, озадачен отсутствием лодки или подводного снаряжения. Здесь были видны лишь отпечатки ног да в свете спичек, что я зажигал, кое-что еще – длинные смазанные следы и кляксы в тех местах, где покоилось какое-то чудовище, следы, от которых волосы зашевелились у меня на затылке, а по коже побежали мурашки: я невольно подумал о тех отвратительных изображениях с таинственных островов Полинезии, что дядя Сильван собрал в своем кабинете наверху.

Не знаю, как долго я простоял там. Ибо у самого края воды, с кольцом, несущим на себе Печать Р'лаи, слышал я из глубин под собой звуки движения и жизни – они доносились действительно с очень большого расстояния, снаружи, то есть со стороны моря и снизу, – так что я подозревал там существование какого-то прохода к морю, либо сразу под водой, либо еще ниже, на дне, поскольку пещера, в которой я стоял, была замкнута со всех сторон монолитной стеной, насколько я мог разглядеть в слабеньком свете спичек, а движение воды указывало на связь с морем, которая не могла быть просто совпадением. Значит, пещера открывалась в море, и я должен найти этот проход без промедления.

Я вскарабкался по лестнице назад, снова закрыл ход и побежал заводить машину, чтобы немедленно ехать в Бостон. В тот вечер я вернулся очень поздно и привез с собой маску и переносной кислородный баллон, чтобы на следующий день быть готовым спуститься в море под домом. Я больше не снимал кольцо, и ночью мне снились великие сны древней мудрости: о городах на далеких звездах и о великолепных башнях в отдаленных сказочных местах Земли, в неведомой Антарктике, высоко в горах Тибета, глубоко под поверхностью океана. Мне снилось, как я ходил среди громадных построек, охваченный изумлением и зачарованный их красотой, среди таких же, как я, и среди чужих, но они были мне друзьями, хотя одна внешность их, будь я бодрствующим, остудила бы мне в жилах кровь, – и все мы в этом ночном мире были преданы единой цели: служению тем Великим, чьими сподвижниками мы были.