– Очень романтическая обстановка, не находишь, прелесть моя бывшая? – с явной подначкой обратился к Лане олигарх.

    – Да пошел ты в жопу со своей романтикой, – огрызнулась та.

    Обещанной трапезы ждать пришлось не дольше получаса. Беседа за столом как-то не клеилась все это время, они вяло, без всякого энтузиазма обменивались короткими репликами. Вялость, наверное, была от усталости, в общем-то, напрашивалась какая-то встряска. Может, сытный ужин встряхнет?

    Наконец лесник с невыговариваемым именем накрыл стол. На молочного цвета скатерть поставил четыре вместительные глиняные миски с чем-то белесо-коричневым и яростно дымящимся, медное блюдо с лепешками, плошку с чищеными лесными орехами и плошку с плавающим в коричневом соусе яством, похожим на груду миниатюрных голубцов. На подносе пускал пары из носика медный чайник, окруженный, как генерал адъютантами, мелкими, на один глоток, чашками. Отдельный угол стола был выделен под яства из багажников машин: копченую колбасу, сыр, ветчину, какие-то жестянки и прочие баночки. А кроме того, из тех же багажников на стол попало три бутылки – водка, коньяк, вино.

    Назначение блюда с водой, принесенного лесником в последнюю очередь и водруженного в центр стола, Сварог угадал правильно – омовение. Пример показал Донирчеммо Томба, первым окунув пальцы в чуть теплую, дурманно пахнущую травами воду, после чего несколько раз сильно встряхнул кистями рук. «Сомнительная гигиена, – подумал Сварог, дождавшись своей очереди макнуть конечности. – Надо быть железно уверенном в чистоте рук того, с кем садишься за стол… Ну оно, правда, лучше, чем вовсе никакой гигиены».

    – Не знаю, кто как, а я предпочитаю стряпню Донирчеммо Томба, – заявил Ольшанский, вытирая руки льняной салфеткой. И свои слова он подтвердил тем, что вооружился палочками для еды и поднял со стола дымящуюся глиняную миску.

    Донирчеммо Томба, закончив все хлопоты, привычно опустился на пол, ловко подвернул ноги. Он, разумеется, тоже предпочел свою стряпню. Да и Сварог, подумав, последовал его примеру.

    Вопреки ожиданиям, еда оказалась вполне даже ничего. Правда, ни кусочка мясного на столе и в мисках не отыскалось. В мисках обнаружилась лапша в большом количестве, вареные овощи, крошеные сырые овощи, изюм и какие-то вареные корешки, по вкусу отдаленно напоминающие курятину. Все это было залито неким коричневым отваром и обильно приправлено специями, напрочь изничтожающими изначальный вкус блюда, но создающими новый и, следует признать, недурственный вкус. И никакого, заметьте, яда не подсыпали в угощение – что весьма радовало и обнадеживало.

    Некоторое время все молча насыщались. Правда, Лана предпочла продукты, привезенные с собой. Она попробовала лепешки «от Донирчеммо Томба», у которых, кстати, был медовый привкус, скривилась и перешла на более привычную еду.

    Молчание нарушил Ольшанский. Он налил только себе (другие отказались) коньячку, пригубил его, сказал, обращаясь к Сварогу и Лане:

    – Пари держу, вы сейчас гадаете, мучаетесь вопросом: а кто таков этот наш хозяин и что за неслыханное у него имя – Донирчеммо Томба? А имя самое что ни на есть тибетское, скажу я вам, хотя… Ну впрочем, надо по порядку…

    Он выпил коньяк. Странно, но Ольшанский обвально, лавинообразно трезвел прямо на глазах.

    – Итак, мы с алюминиевым Зубковым не сошлись во мнениях по некоторым деловым вопросам. И умные люди мне сказали: «Беги, ежели хочешь еще немножко пожить.