Артемий замолчал. Не послышался ли ему шум за дверью? Если Филиппос вернулся, тогда во что бы то ни стало следовало оградить его от опасности, которая – сейчас неопределенная – могла в любую минуту стать очевидной… Нет, если мальчик и служанка вернулись, он услышал бы их, поскольку окна зала выходили во двор. Откашлявшись, дружинник продолжил:

– Я не стану подробно рассказывать об убийствах, которые в данный момент легко реконструировать. Я остановлюсь только на подозрениях, которые возникали у меня по мере того, как продвигалось расследование. В ходе допроса одного из гостей меня поразила любопытная деталь. Этот человек говорил мне о том, как он проводил время. По его словам, он находился в саду один. Чуть позже он добавил, что провел время более приятно, чем – я привожу его слова – если бы он выслеживал глупого стражника, чтобы проникнуть в терем. Но мы знаем, что стражник Глеб был задушен во время обеденного отдыха. Впрочем, обыкновенный стражник никогда не привлекает внимания… Если только у тебя нет особых причин, чтобы наблюдать за ним! Следовательно, человек мне солгал. Во время послеобеденного отдыха он был не в саду, а в тереме! Этот человек, которого выдал слишком хорошо подвешенный язык… Это мессир Ренцо.

Гита приглушенно вскрикнула и прижалась к князю. Владимир повернулся к своему соседу, сверля его пылающим взглядом. В тот же момент отроки, обнажив мечи, резко встали, готовые броситься на венецианца. Артемий жестом остановил их. И тут в зале раздался голос Мины, тихий, но хорошо слышимый:

– Боярин Артемий, Ренцо невиновен. Он солгал, чтобы защитить меня. Это я подкупила стражника, чтобы провести Ренцо в терем. После обеда он был со мной, в комнате, где я должна была отдыхать. Мы ни на минуту не расставались, я могу в этом поклясться на Библии.

– В этом нет необходимости, – ответил Артемий. – Я знаю, что ты говоришь правду. Недавно в саду я стал невольным свидетелем… твоего разговора с Ренцо. Он позволил мне догадаться о том, что произошло во время послеобеденного отдыха.

– Ты мог бы умолчать об этом открытии, боярин! – воскликнул Ренцо.

– Из-за твоей лжи, – прорычал дознаватель, – с самого начала я считал тебя виновным! Я мог бы подвергнуть тебя пытке, чтобы вырвать признание! Но ваш бурный разговор заставил меня изменить мнение. В конце концов, ты пережил лишь несколько неприятных минут. Согласись, это славная война!

Артемий выдержал возмущенный взгляд венецианца. Немного промолчав, он ровным голосом продолжил:

– Я всего лишь излагаю свои рассуждения. Два часа назад я наконец напал на верный след! Для этого мне пришлось пересмотреть дело с самого начала и вернуться к первой улике: к последнему слову, которое Настасья произнесла перед смертью.

– Боярин, – нетерпеливо воскликнул князь, – мы все слышали это слово! Этот след никуда не ведет. Встревоженная грозным предзнаменованием, несчастная бредила!

– О, нет! Настасья не бредила, вовсе нет. Просто она не успела дать нам понять, что именно хотела донести до нас. Вспомни, князь! Она произнесла лишь начало слова: «пса…». И мы все подумали о стихе «у которых в руках злодейство и которых правая рука полна мздоимства». Но она хотела выговорить не слово «псалом», а слово «Псалтирь»! Недавно благородный Деметриос оказал мне неоценимую услугу.