Изменить размер шрифта - +
Кроме принятия детей, все остальное было как-то в тумане.

 

В рассказе об упомянутом сейчас событии я и познакомился впервые с импровизаторством этого необыкновенного человека, которое потом мне доставляло много интересных минут в Киеве.

 

Многое множество из его грандиозных рассказов я позабыл, но кое-что помню, хотя теперь, к сожалению, никак не могу рассортировать, что слышал непосредственно от него самого и что от людей ему близких и им вдохновенных.

 

 

 

 

Глава шестая

 

 

По словам Кесаря Степановича, которым я, впрочем, не смею никого обязывать верить без критики, он встретил государя где-то на почтовой станции.

 

– Сейчас же, – говорит, – я упросил графа Орлова дозволить мне стоять с детьми на крылечке, и стал. Ребят построил в шеренгу мал мала меньше, а сам стал на конце в правом фланге.

 

Государь как вышел из коляски на крыльцо, заметил мой взвод и говорит:

 

– Это что за ребята?

 

А я ему отвечаю:

 

– Это мои дети, а твои будущие слуги, государь.

 

Тогда Николай Павлович взглянул, будто, на Берлинского и сейчас же его узнал.

 

– А-а! – говорит, – Берлинский! – Это ты, братец?

 

– Точно так, – говорю, – ваше величество, это я.

 

– Очень рад тебя видеть. Как поживаешь?

 

– Благословляю провидение, что имею счастие видеть ваше величество, а поживание мое очень плохо, если не будет ко мне твоей милости.

 

Государь спросил:

 

– Отчего тебе плохо? Ты мне хорошо служил.

 

– Овдовел, – отвечал Берлинский, – и вот детей у меня целая куча; прикажи, государь, их вскормить и выучить, а то мне нечем, я беден, в чужом доме живу, и из того Бибиков выгоняет.

 

Государь, говорит, сверкнул глазами и крикнул:

 

– Орлов! определить всех детей Берлинского на мой счет. Я его знаю: он храбрый офицер и честный.

 

А потом, будто, опять оборотился к Кесарю Степановичу и добавил:

 

– За что тебя Бибиков выгоняет?

 

– Дом, – говорю, – где я живу, под крепость разломать хочет.

 

Государь, будто, ответил:

 

– Вздор; дом, где живет такой мой слуга, как ты, должен быть сохранен в крепости, а не разломан. Я тебя хорошо знаю, и у меня, кроме тебя и Орлова, нет верных людей. А Бибикову скажи от моего имени, чтобы он тебя ничем не смел беспокоить. Если же он тебя не послушается, то напиши мне страховое письмо, – я за тебя заступлюсь, потому что я тебя с детства знаю.

 

Почему государь Николай Павлович мог знать Берлинского «с детства» – этого я никогда не мог дознаться; но выходило это у Кесаря Степановича как-то складно и статочно, а притом и имело любопытное продолжение.

 

Когда государь сам, будто, напомнил о столь давнем знакомстве «с детства», то Берлинский этим сейчас же воспользовался и сказал:

 

– Да, ваше величество, это справедливо: вместе с вами играли, а с тех пор какая разница: вы вот какую отменную карьеру изволили совершить, что теперь всем миром повелеваете и все вас трепещат, а я во всем нуждаюсь.

 

А государь ему на это, будто, ответил:

 

– Всякому, братец, свое назначение: мой перелет соколиный, а ты воробей не робей – приди ко мне в Петербург во дворец, я тебя хорошим пайком устрою.

Быстрый переход