Мужчина выдохнул в потолок очередную порцию целебного пара, взглянул на меня, зажмурив правый глаз.

— Здравствуйте, уважаемый, — сказал я.

Хозяин комнаты блеснул слащавой улыбкой, приподнял свой нелепый головной убор в ответном приветствии — сверкнул лысиной (разнообразных панамок, кепок и колпаков я увидел в комнате около трёх десятков — шапки висели на стенах, лежали на столах и на полках шкафов). Мужчина по-стариковски закряхтел, выпрямляя спину (хотя выглядел он не старше сорока). Оставил в покое мундштук. Стёр с пухлых губ капли слюны. Закатал рукава, оголив покрытые чёрными волосками предплечья — будто готовился к трапезе.

Произнёс:

— Здорово, кулинар. Проходи. Не стой. Вон, присаживайся на стул.

Стоявший позади меня бородач вновь коснулся моего плеча: намекнул, что слова о стуле — не предложение, а приказ.

Я не стал спорить. Послушно уселся на старенький табурет.

Тот застонал подо мной.

«Шише бы этот скрип не понравился», — отметил я.

Поёрзал, занимая удобное положение. Потому что по лицу любителя кальянов понял: наш с ним разговор затянется.

— Меня звать Шляпа, кулинар, — произнёс хозяин комнаты. — Слышал обо мне?

Я пожал плечами, сделал неопределённый жест рукой.

— Я в городе недавно, уважаемый. Со столичной жизнью почти не знаком.

— Поговаривают, ты купил пекарню в нашем районе, — сказал Шляпа.

Глуповатая улыбка не сходила с его лица.

«Уже вся городская шелупонь знает о твоей покупке, парень!» — возмутился мастер Потус.

«Не вижу в этом ничего плохого, старый».

Я спросил:

— Кто поговаривает?

Шляпа пожал плечами.

Его глаза хитро блеснули.

— Люди. Это только кажется, кулинар, что столица большая. Но новости здесь разносятся быстро. Можно о многом узнать, если уметь слушать. Мне вот давеча пересказали разговоры стряпчих. Сказывали: ты успел договориться о цене с мастером-пекарем с площади Дождей. Посулил старому скряге кучу денег. Обжулил тебя старикан — запросил за свою пекарню вдвое больше разумной цены.

Мужчина умолк — словно ждал мой ответ.

Но я молчал: не услышал в его словах вопрос.

Шляпа придвинул к себе кальян. Но не потянулся к мундштуку.

— К чему я это говорю, кулинар, — продолжил он. — За какие деньги брать домик в столице — то твоё дело. Мож, приглянулся он тебе чем. Или деньжатам ты не ведёшь счёт. Но площадь Дождей — для хорошей торговлишки место, прямо скажу, так себе. Настоящему мастеру не пристало там оседать. Если только он не хочет затеряться средь небогатого люда. Если не прячется от кого.

Снова замолчал. Сверлил меня маленькими хитрыми глазами.

Я молчал — Шляпа перевёл взгляд на кальян. Потом на меня. Провел языком по губам.

— Дак… о чём это я, — продолжил мужчина. — А, о площади Дождей. Местечко там не очень людное. Но и не совсем тухлое. Главное — спокойное: за порядком там следят. Я слежу. А хлебушек… все едят. Да ты и сам это знаешь, кулинар. Будут у тебя там покупатели. Обязательно будут, если цены ломить не станешь. И если возьмёшься выпекать такой же хлеб, каким ты баловал народец в Персиле.

Шляпа прижал мундштук к губам. Сделал глубокий вдох. Зажмурился от удовольствия.

— Вы бывали в Персиле, уважаемый? — спросил я.

Мужчина выдохнул поверх моей головы струю дыма. Оскалился, будто я его насмешил.

— Нет, кулинар, — сказал он. — Я из тех, кто уверен: границы уютного мира — это стены Норвича. А всё, что за ними — непригодно для нашей жизни.