— Алида де-Барбри покинула дом своего дяди?
— Капитан Лудлов, мы не играем здесь комедию. Дайте мне честное слово джентльмена, что вы не знали об отсутствии моей племянницы.
Вместо ответа моряк ударил себя с силою по лбу и пробормотал какие-то слова, не имевшие определенного значения. Когда первый порыв отчаяния прошел, он бросился в кресло и посмотрел вокруг себя с совершенно растерянным видом.
Для альдермана вся эта сцена носила крайне загадочный характер. Вместо того, чтобы разъясниться, дело все более и более запутывалось.
Несколько минут оба собеседника смотрели друг на друга.
— Не буду отрицать, капитан Лудлов, что в первую минуту я подумал о вас, как о виновнике бегства Алиды. Молодежь ведь так легкомысленна! Теперь я вижу, что ошибся. Что же касается Алиды, то я знаю теперь о ней столько же, сколько и вы. Сегодня рано утром ваше судно отправилось в город. Может-быть, она отправилась на нем?
— Нет, нет, это невозможно! Я знаю это достоверно!
— Но неужели эта несчастная… эта очаровательная… эта бесстыдная девушка навсегда потеряна для нас? — вскричал после короткого молчания в порыве отчаяния моряк. — На какое безумие толкнула ее жажда золота или…
Лудлов, казалось, позабыв окружающее, погрузился в свою скорбь, дядя же Алиды терялся в догадках. Хотя его племянница тщательно скрывала свои чувства от посторонних взоров, проницательный альдерман давно понял, что капитан «Кокетки», порывистый в своей любви, неминуемо должен был взять верх в сердце молодой девушки над холодным, расчетливым патроном Киндергуком.
Когда он убедился в исчезновении племянницы, первой мыслью альдермана было, что тут не обошлось без капитана Лудлова. Но отчаяние молодого человека было слишком искренно и очевидно. Приложив большой и указательный палец к широкому лбу, почтенный коммерсант погрузился на несколько минут в глубокое размышление. Было очевидно, что в голове его совершался трудный процесс мышления, вызванный вопросами, имевшими, конечно, отношение к занимавшему обоих событию.
— Углы и убежища! — пробормотал он наконец, скорее удивленный, чем огорченный. — В жилах моей племянницы течет слишком много нормандской крови, чтобы она находила удовольствие в подобных забавах. Нет сомнения, она уехала, — прибавил он, обыскивая все ящики и шкафы, — а вместе с нею и все ее драгоценности. Нет, например, здесь лютни, чудной голландской лютни, которая обошлась мне в сто флоринов. Исчезли все… гм!.. все недавно приобретенные вещи… Франсуа, Франсуа! Ты был доверенным слугой своей госпожи. Что же с ней такое приключилось?
— Увы! — с грустным видом ответил слуга. — Она ничего не сказала Франсуа. Пусть господин спросит лучше у капитана. Он, вероятно, знает.
— Идите попросите сюда господина ван-Стаатса Киндергука! — приказал альдерман.
— Подождите! — вскричал Лудлов и, обратившись к альдерману, прибавил: — Надеюсь, что дядя извинит заблуждение своей племянницы и не покинет ее на произвол судьбы.
— Я не привык оставлять без внимания даже незначительные вещи. Но вы говорите загадками. Если вам известно, где скрывается Алида, укажите мне это место, и я приму соответствующие меры.
Лудлов густо покраснел. Откинув свою гордость, он заметил с горькой улыбкой:
— Бесполезно притворяться более. Очевидно, она сделала более достойный выбор, чем тот, на который мы раньше с вами надеялись. Она нашла друга более подходящего, чем господин ван-Стаатс Киндергук или скромный капитан казенного судна.
— Крейсеры и фермы! Что это значит? Молодая девушка не здесь. Затем, вы уже подтвердили, что ее нет и на борту «Кокетки». Остается только…
— Бригантина! — вырвалось со стоном у капитана Лудлова. |