Садясь в машину, Подгурский вспомнил про Косецкого.

— Товарищ Щука! — окликнул он.

Щука остановился.

— Вы не забыли, что во второй половине дня…

— Конечно, нет.

— А что вы решили?

— Там видно будет.

При повороте на Аллею Третьего мая Щуку обогнала машина Подгурского. Он помахал им рукой и в задумчивости медленно пошел дальше. За ним на расстоянии нескольких десятков шагов двинулся Хелмицкий.

Дом № 7 по Зеленой улице оказался четырехэтажным домом с унылым фасадом, во многих местах исковырянным снарядами, позади — длинный двор. Не обнаружив на воротах списка жильцов, Щука стал искать дворника. Лохматый верзила, моргая красными с перепоя глазками, сообщил ему, что пан учитель живет в последнем подъезде на третьем этаже. Середина дома была разрушена бомбой.

Наверх вела деревянная лестница, темная и грязная. Окна лестничной клетки были без рам, штукатурка со стен осыпалась. В нос ударила густая вонь капусты, смешанная с едким запахом мыльных помоев. К двери квартиры Шреттера была прикреплена кнопками визитная карточка.

Щука позвонил раз, потом другой — никто не открывал. Казалось, в квартире никого нет. И только когда он позвонил в третий раз, за дверью послышалось приглушенное, тревожное перешептывание. Наконец испуганный женский голос спросил:

— Кто там?

— Як пану Шреттеру.

За дверью опять замолчали. Слышно было, как кто-то медленно поднимается по лестнице. Вот шаги остановились на площадке второго этажа. За дверью снова зашептались.

— Пан Шреттер дома? — спросил Щука с оттенком раздражения в голосе.

Учителя не было дома.

— А его жена?

— Ушла, — ответил все тот же испуганный голос. — Никого нету дома.

— И сестры пана Шреттера тоже нет?

На этот раз переговоры за дверью длились еще дольше. Это начинало его забавлять.

— Ну, так как же? — дружелюбно спросил он. — Дома она?

— Дома, — послышалось после длительной паузы, — но она лежит.

— Я знаю, — сказал Щука и кивнул головой, словно перед ним был собеседник, который мог его видеть. — Она мне как раз и нужна. Передайте ей, пожалуйста, что я хотел бы получить у нее кое-какие сведения о Равенсбрюке.

— О чем?

— О Равенсбрюке. О лагере в Равенсбрюке.

Очевидно, последние слова внушили доверие, так как после короткого совещания шепотом одна из женщин, шлепая туфлями, заковыляла в глубь квартиры. Ему ничего не оставалось, как примириться со странными порядками этого дома и терпеливо ждать, когда откроют. Впрочем, он не возлагал на это посещение особых надежд и заранее приготовился к новому разочарованию.

На втором этаже открылась дверь, и снизу пахнуло мыльными помоями.

— Вы к кому? — раздался громкий женский голос.

— Ни к кому, — ответил стоявший на лестнице мужчина. — Знакомого жду.

Судя по звукам, доносившимся из квартиры, Щука решил, что теперь ждать недолго. Действительно, в замке проскрежетал дважды повернутый ключ, звякнула цепочка — и дверь открылась.

Он очутился в темной, заставленной разным хламом прихожей. Толстая, приземистая женщина в голубом халате из вылинявшей байки стала извиняться, что ему пришлось так долго ждать. С минуту он терпеливо выслушивал ее объяснения о необходимости соблюдать всяческие меры предосторожности, потом перебил:

— Можно видеть сестру пана учителя?

Она замолчала, не докончив витиеватой фразы, и на квадратном лице ее с обвислыми щеками появилось обиженное выражение.

— Пожалуйста, пройдите! — Она указала на дверь в конце коридора. — Вот сюда.

Комната была темная и так загромождена мебелью, что Щука в нерешительности остановился на пороге.