Через минуту Щука был уже на рынке. Парило, и с востока натягивало черные тучи. Приближалась гроза.

Станевич жила около парка Костюшко, на одной из улиц, пересекающих Аллею Третьего мая. Щука плохо знал Островец и поэтому спросил у какого-то прохожего дорогу. Идти было недалеко. На углу Аллеи Третьего мая он увидел маленький бар и, зайдя туда, выпил у стойки две большие стопки водки.

У Станевич, как всегда в субботу, собрались вечером гости. Их было трое: чета Путятыцких, которые бежали из своей наследственной Хвалибоги и теперь временно поселились в Островце, и молодой Фред Тележинский, заброшенный сюда судьбой из далекого Подлясья.

Пани Катажина, тонкая и стройная, в платье цвета бордо, разливала кофе в чашки, стоявшие на подносе. Адам Путятыцкий оглядывал комнату. Небольшая, но уютная, устланная коврами, со множеством картин, дорогих вышивок и изящных безделушек, она, несмотря на тесноту (до войны Станевичи занимали более просторную квартиру), была обставлена со вкусом.

— Да, дорогие мои, — гнусавя по своему обыкновению, сказал Путятыцкий, — надо отдать пани полковнице должное — у нее действительно отдыхаешь душой и забываешь обо всех безобразиях, которые творятся там…— И он указал на окно.

Станевич улыбнулась.

— Очень приятно, но должна вам заметить, что никакой пани полковницы здесь нет.

Путятыцкие (он — пожилой, сухопарый мужчина, долговязый и длиннорукий, с маленькой продолговатой головкой; она — с большим лошадиным лицом, высокая, как и муж) громко рассмеялись. Силач и верзила Тележинский, у которого были маленькие черные усики над верхней губой, со скучающим видом курил трубку.

— Правильно, — сказал Путятыцкий. — Я тоже не люблю, когда меня теперь величают графом. Но a propos о титулах: я расскажу вам забавную историю… Приезжает к нам на днях почтенный Мрочек…

— Какой еще Мрочек? — спросил Тележинский.

— Как, ты не помнишь Мрочека? Наш садовник из Хвалибоги…

— Ах, этот! Понятия не имел, что его фамилия Мрочек.

Путятыцкий, недовольный тем, что его перебили, махнул рукой.

— Ну, какое это имеет значение! Приезжает, значит, наш Мрочек, нагруженный всякой снедью, и говорит: «Пан граф…» А я ему: «Какой я тебе граф? Разве ты, дурак, не знаешь, что у нас теперь демократия?»

Тележинский заржал.

— Ну, а Мрочек? — спросила Станевич.

— Мрочек? Это как раз самое смешное. Мрочек сказал обиженным тоном: «Я, пан граф, против демократии». Здорово, а? Вот он, польский народ!

— Не обольщайся! — Тележинский нахмурился. — Все не так просто, как тебе кажется. Попробуй-ка вернись в Хвалибогу.

Путятыцкий выпятил нижнюю губу.

— И вернусь. Увидишь, через год руки мне будут целовать.

Станевич сочла, что сейчас самое время вспомнить о своих обязанностях хозяйки дома.

— Прошу, господа, кофе стынет…

Путятыцкий взял чашку, но прежде чем отпить, с наслаждением вдыхал аромат кофе.

— Вот это кофе! — прогнусавил он и, наклонив свою маленькую головку к сидевшей рядом Станевич, поднес к губам ее руку. — Вы волшебница! — Затем вытянул длинные ноги и, блаженствуя, развалился в глубоком кресле.

— Не слишком крепкий? — осведомилась Станевич.

— Нет, в самый раз! A propos, о крепости…— Он посмотрел на Тележинского. — Помнишь, Фред, что говорил о кофе Тоник Устшицкий?

Тележинский задумался.