— Сатрап! — произнес визгливый женский голос и небольшой сверток упал на пол.

Этот бесконечный миг, когда счастливое лицо превратилось в суровую маску и одним движением он отбросил этот пакет, задвинув меня за спину и наполовину вывалившись из экипажа.

Я даже взрыва не услышала. Вообще ничего не услышала, и не увидела — взрывная волна ушла вниз, тело статского советника подбросило и опустило на меня, зато экипаж встряхнуло крепко, скособочило, пол рухнул в сторону открытой дверцы. Падали куски дерева, лоскуты, а я лицом уткнулась в его пальто.

Стало влажно, тихо и темно. Спина Тюхтяева несколько раз содрогнулась и обмякла. Оглушенная, я не соображала, что делаю, обняла его, пальцами проваливаясь в мягкое, острое, липкое.

Карету трясли, Тюхтяева пытались вырвать из моих рук, а я лишь скулила и не отпускала. Потом кому-то, возможно даже графу, удалось разжать мои руки и вес, давивший на грудь, исчез. Я позволила погрузить себя на носилки и провалилась в мягкую, безмолвную тьму.

Слух начал возвращаться дня через четыре. Ради меня похороны никто бы не отложил, так что я запомнила его живым. Спустя пару недель после трагедии врачи решали, стоит ли сразу помещать жертву взрыва в психиатрическую лечебницу или пока обождать, а я, отмытая и почти целая — синяки, мелкие ранки от осколков кареты и ушибы — не в счет — лежала, уставившись в одну точку. Ноги вопреки первым прогнозам не были сломаны, так что Михаилу Борисовичу мое спасение полностью удалось. За этот год я вообще оказалась избалована его заботой. Как же жить теперь без этого щита?

Приходили посетители — а граф забрал меня к себе, под присмотр, после того как немного… вышел из себя, узнав о предложении сплавить в Малую Охту. Любит, наверное, по-своему. Вместо Тюхтяева, которому сам Бог велел разрешать такую ситуацию, появлялись другие люди — в мундирах и штатском, с пронзительным взглядом или просто лениво разглядывающие роковую женщину, чудом выжившую при такой катастрофе. Сначала о чем-то спрашивали, потом начали писать вопросы на грифельной доске — на эти я уже апатично отвечала.

Да, карета принадлежит графу. Нет, пользуюсь крайне редко. Нет, покойный не планировал эту поездку и оказался там случайно. (Из-за меня он там оказался, понимаете?!!!) Нет, о слежке за Его Превосходительством не догадывалась. И о нападении на покойного господина Тюхтяева он сам не распространялся. Не знала, что постороннего человека, сотрудника жандармского управления убили при подготовке к теракту. Да, нападавшая не рассматривала, кто именно находится в карете. Нет, я не запомнила ее лица. Не уверена, что смогу узнать голос, но постараюсь. Мария Гершелева? Да, фамилия мне знакома. Ах, брат недавно погиб? Трагедия для родителей, конечно. Обратиться к следствию? Хочу. Лично ходатайствую о смертной казни. Я не преподобномученица Елизавета, я хочу возмездия.

19

Приводили священника, которому так и не удалось смягчить мою кровожадность, заглядывали знакомые Ольги, наперебой твердившие о милосердии и, наконец, пришел граф.

Он долго молчал, рассматривая мое осунувшееся лицо — я как-то добралась до уборной и аж не узнала себя в этой бледной немочи.

— Что нового? — без эмоций уточнила я.

— Все идет своим чередом, Ксюшенька. Три недели уже…

— Отвезите меня. Туда.

И это была моя первая озвученная реакция на смерть жениха.

Утром мы стояли перед могилой, все еще покрытой редкими кочками цветов. Простой крест с обязательной строкой молитвы и все.