Так с ними давно никто не говорил. И даже всесильный аргумент — деньги, отчего-то сейчас не сработал.
— А… что вы нам предлагаете?
— У себя дома, то есть, в жилых домах, можете хоть на ушах стоять — ваше право. Но вот на людях и в повседневной жизни — будьте любезны соблюдать местные законы и обычаи.
Парни переглядываются. Мои слова им явно не по душе.
— Далее. Никакого компактного проживания — не будет. Где поселят — там и жить станете. И съехаться вместе — не дадим. В гости ходить — да хоть каждый день! После работы, ясен пень. Или в выходной. Мечеть хотите? Стройте, мешать не станем. Сами, в свободное от всего прочего время.
Молчание. Народ переваривает мои слова.
— А если мы откажемся?
— Шанцевый инструмент — лопаты, топоры и пилы, мы вам выдадим. Гвоздей отсыплем, килограммов тридцать — на дома хватит. По четыре сухпая на каждого. Даже картошки и семян выделим, хотя их у нас немного. Оружия не дам, самим не хватает. На машинах вас вывезут за стокилометровую зону от ближайшего города, и — скатертью дорога, любезные! Времени на размышление — час. Через это время вы должны дать ответ. Всё!
Через час я провожал взглядом уходящие грузовики. Уехало сто семьдесят шесть человек. Мужчины, женщины. И — что самое тяжелое, дети. Их было шестеро. Мне было очень трудно сдержать себя, тем более, что именно их-то отъезжавшие упорно выставляли напоказ. Надо думать, старшие до конца мне не поверили и пытались разжалобить. С их точки зрения, это была ещё одна попытка потребовать у них какую-то взятку или что-то подобное. Когда же ничего похожего с моей стороны не последовало, они взволновались не на шутку. Видать, поняли, что здесь никто церемониться не собирается. Но никаких дальнейших переговоров не последовало — руководители отъезжавших боялись потерять лицо. Знакомо, с такими случаями я раньше сталкивался. По моему приказу в машины погрузили ещё сотню рационов и два охотничьих ружья. После этого из кузовов спрыгнули на землю десятка полтора молодых парней и несколько девушек — эти уезжать отказались.
— Что же это они так? — интересуется Лапин, наблюдая за отъездом. — Жили-жили… и вдруг — нате вам?
— Они здесь давно обосновались?
— Да как сказать… скорее — заезжают. Постоянно здесь только их верхушка квартировала, оттого и детьми обзавелись. А все прочие вахтовым методом трудились. Два месяца одни, два месяца — другие. Они же тут не только на рынке промышляли. Лес перекупали, ещё что-то… Мэр их привечал…
— И где же он теперь?
— А хрен его знает… уехал куда-то, на охоту вроде бы. Да так и не вернулся.
— Дело в том, что возможность их дальнейшей «работы» в привычном ключе, я сразу пресёк. И устройство национального анклава среди нас — тоже. А для их верхушки это смерти подобно — они власть теряют моментально. Вот и решились на отъезд, авось, хоть там что-то подобное сотворить смогут.
— А смогут?
— Да черт их знает! Нет, сами таджики — народ трудолюбивый и работать могут. Не должны пропасть — мы же их не голыми и босыми в лес выгнали? Всё, потребное для обустройства, им выделили, даже несколько армейских палаток — на первое время, в машины погрузили. А вот уж как их верхушка завернёт…
— Эти, пожалуй, что и завернут. Они, кстати говоря, не только таджики. Уйгуры есть, ещё кто-то… черт их разберёт… Насмотрелся я на этого деда… — сплевывает на землю полковник. — Ему в руки маузер — так чистый курбаши бы и вышел! Он их жестко держал — шибко не забалуешь! И подручные — ему под стать, такие же головорезы. Но внешне — всё чинно выглядит. |