Он с Комаровой или Комарова, как сказал Виктор Николаевич, его за собой тягала.
— И когда узнала? — снова спросил я.
Просто было интересно, насколько Беляев лох. И насколько сидящая рядом со мной женщина хорошая актриса. Оно и так понятно, весьма даже неплохая. За некоторые сцены можно ей «Оскара» свободно вручить. Но хотелось больше понимания.
— В ночь, когда приходила к тебе в гостиницу поговорить. Когда хотела выяснить правду, — Комарова теперь не маялась ерундой и обращалась на «ты». Впрочем, как и я. А то правда эти игрища немного утомили. Драконим друг друга при каждой возможности. Теперь уж точно ни к чему.
— А-а-а… когда ты Максима, так сказать, угробила. Херней своей напоила.
Александра Сергеевна поморщилась, но промолчала. Ей очевидно не нравилось, что я снова говорю о Беляеве в третьем лице. Все равно ее мозг, заточенный совсем под другое восприятие жизни, отказывался в это верить.
А вот дедушка меня удивил. Реально удивил. Когда в двух словах, очень коротенько он рассказал, что все минувшие годы были частью одной большой операции, цель которой — выявить мудака, сливавшего советских разведчиков, Виктор Николаевич очень резко, а главное — очень неожиданно спросил.
— И что с тобой, Максим, не так?
Причём взгляд у него был в этот момент насмешливый, ироничный, а внутри, я чувствовал это наверняка, будто охотничий пес в стойку стал. След почуял.
— Говорит, из будущего он, — подала голос Александра Сергеевна. — Говорит, его в Беляева перенесло.
Судя по интонации, с которой она это произнесла, Комаровой подобная перспектива виделась совершенно глупой и смешной. Правда, с дедушкой она всё-таки успела поделиться этой информацией. Не поверила, но рассказала.
А я бы тоже не против посмеяться. Жаль только в отличие от нее знаю, что ни хрена не смешно.
— Я разве тебя спрашивал? — Ершов обжег внучку таким выразительным взглядом, что она следующей фразой буквально подавилась. Видимо, хотела еще что-нибудь саркастическое сказать.
Ну, неплохо так у них семейные отношения построены. Прямо как у генерала с солдатом. Приказ был говорить? Нет. Вот и завали хлебало. Приблизительно такой смысл.
— Черт… — я почесал затылок.
Тянул время, пытаясь сообразить, что делать.
В принципе, можно сказать, мол, пошутил я. Александру Сергеевну разводил. Но с другой стороны, в моей ситуации лучше уж правду говорить. В том смысле, что за поступки настоящего Беляева я вообще-то не отвечаю. Он, да, — сволочь и предатель. А я между прочим, получил все это в наследство, соответственно, отвечать не могу ни за что. Какой с меня спрос? Единственное, конечно, вряд ли такое положение вещей покажется нормальным комитетчикам. Вряд ли они эту причину примут, как данность, и все грехи с меня спишут.
— Если честно, то она правду говорит. Хоть и не верит, — я, наконец, принял решение. Оно, может, и не самое правильное, однако, из всех существующих, наверное, самое подходящее. Это тот случай, когда из самого хренового выбираешь тоже хреновое, но хотя бы не настолько.
— Интересно… — Ершов покачал головой, прищелкнул языком, но глаз с меня не сводил. — И как же сие чудо приключилось?
— Понятия не имею, — я развёл руками. Табуретка подо мной опасно заскрипела. Все-таки не зря сразу усомнился в ее крепости. — Не могу объяснить вообще ни с какой стороны. Но на самом деле, зовут меня Максим Андреевич Падин. Я — адвокат. По крайней мере, был им последние… до хрена сколько лет. Занимался различными «грязными» делами.
Замолчал, соображая, какую глупость сморозил. |