Полковник начал мотать головой, как будто ему жал воротник. Попытался заговорить, но вместо слов изо рта появилась лишь кровь и слюна. Он завалился в седле с выражением удивления на бородатом лице, а сабля выпала из руки и задрожала, воткнувшись в землю.

— Ребята молодцы, сэр, просто молодцы! — за полковником скакал майор, который потрясенно наблюдал, как его командир медленно вывалился из седла. Лошадь полковника заржала и рысью помчалась вперед, потащив седока за собой за запутавшуюся в стремени левую ногу.

— Боже ты мой, — произнес майор. — Доктора! Доктора!

Еще одна пушка издала глухой звук, выпустив заряд картечи, только на сей раз пули вонзились в ряды ньюйоркцев, защелкав по завалу из веток и свалив четырех человек, покатившихся кувырком в обратном направлении. Грохнула еще одна пушка, и майор увидел, что мятежники поставили два орудия на своем левом фланге и снимают с передков еще два.

Он развернул лошадь, чтобы подъехать к оказавшемуся под угрозой флангу, но стоявшая там рота уже отступала. На том фланге были и другие войска северян, но они находились слишком далеко, чтобы прийти на помощь, а кроме того, те солдаты отражали атаки другой группы мятежников.

— Сдерживать их! Сдерживать! — крикнул майор, но появление у южан артиллерии подняло мятежникам дух, и теперь фигуры в сером приближались к завалу из веток, а огонь их ружей стал более смертоносным.

Раненые хромали и ползли подальше от рядов ньюйоркцев в поисках помощи от музыкантов, служивших также санитарами.

Убитых вынесли из шеренги северян, а оставшиеся в живых в центре строя сомкнули ряды. Во рту у них пересохло от соленого пороха, который они лизали, разрывая обертку патрона, а лица почернели. Пот прочертил светлые полоски на черных лицах.

Они заряжали и стреляли, заряжали и стреляли, зажмуриваясь, когда тяжелые винтовки ударялись о покрытые синяками плечи при отдаче, а потом снова заряжали и стреляли.

Земля позади мятежников была усеяна убитыми и ранеными, основные потери пришлись на те места, где заряды картечи ворвались в продвигающиеся шеренги.

Новое знамя южан с усеянным звездами голубым крестом на ярком красном поле разорвала картечь, но какой-то солдат подобрал древко и побежал вперед, пока пуля янки не раздробила ему ногу, и флаг снова упал. Его подобрал другой человек, и дюжина солдат из Нью-Йорка начала по нему палить.

Сержант янки наблюдал за тем, как мальчишка установил на место пулю, но шомпол вошел в дуло лишь на двадцать дюймов, а потом остановился. Сержант протолкнулся через строй и схватил его винтовку.

— Нужно стрелять, черт тебя дери, а потом уже запихивать следующую пулю, — сержант полагал, что мальчишка установил в винтовку уже четыре или пять зарядов и каждый раз забывал взвести курок с капсюлем. Сержант отбросил винтовку и подобрал оружие погибшего солдата.

— Вот зачем Господь дал тебе капсюли, парень, чтобы убивать мятежников. Так что давай, за работу.

Майор нью-йоркского полка развернулся и промчался галопом мимо тела полковника к ближайшей батарее янки, где его лошадь подскользнулась в грязной жиже и остановилась.

— Разве вы не можете смести те пушки? — спросил он, указывая саблей на артиллерию мятежников, накачивающую поле боя дымом.

— Мы не можем передвинуть пушки! — отозвался лейтенант-артиллерист.

Орудия северян так глубоко погрузились в грязь, что даже общими усилиями людей и лошадей их невозможно выло вытащить. Над головами просвистел снаряд и разорвался прямо позади палаток ньюйоркцев.

Две пушки северян выстрелили, но они уже завязли так глубоко, что картечь лишь со зловещим воем пролетела над головами мятежников.