— Та светловолосая сука? — спросил Траслоу. — Которую вы подцепили после религиозной службы?

— Она не сука, сержант, — ответил полный оскорбленного достоинства Старбак. Сержант в ответ лишь сплюнул в костер, и Нат печально покачал головой: — Вот вы разве никогда не искали утешения в женском обществе, сержант?

— Иначе говоря, не вел ли я себя, как мартовский кот? Вел, конечно, но успел выбить из себя эту дурь до того, как бороду отпустил, — Траслоу замолчал, возможно, вспоминая жену, покоящуюся ныне в одинокой могиле на высоком холме. — Ну и где муженек светловолосой суки?

Старбак зевнул:

— С войсками Магрудера в Йорктауне. Майор артиллерии.

Траслоу покачал головой:

— Когда-нибудь вас поймают и вспорют брюхо.

— Это кофе?

— Так его называют, — Траслоу налил капитану кружку густой и приторной жидкости. — Вы хоть поспали?

— Я и не собирался этим вечером спать.

— Вы все такие, сыновья священников? Дорветесь до одного греха, а потом катаетесь в них, как свинья в грязи.

В тоне Траслоу звучало неподдельное неодобрение, но не потому, что он не любил дамских угодников, а потому что знал, что его собственная дочь внесла вклад в просвещение Старбака в этом вопросе.

Салли Траслоу, сбежав от своего отца, стала шлюхой в Ричмонде. Траслоу этот факт причинял горький стыд, и несмотря на то, что ему было неловко от мысли, что Старбак и Салли были любовниками, он также считал, что их дружба является единственным шансом его дочери на спасение. Жизнь иногда оказывается такой сложной даже для столь незамысловатого человека, как Траслоу.

— И что стало с вашими библейскими чтениями? — спросил он своего офицера, намекая на те нерешительные попытки проявить благочестие, которые время от времени предпринимал Старбак.

— Я вероотступник, сержант, — беспечно заметил Старбак, хотя, по правде говоря, его совесть была не так спокойна, как предполагал этот легкомысленный тон.

Иногда его охватывал страх перед пламенем ада, он ощущал, что загнал себя в ловушку греха, и подозревал, что никогда не найдет прощение у Господа, и в такие моменты погружался в мучительные угрызения совести, но приходил вечер, и он вновь бросался к своим искушениям.

Сейчас он отдыхал, прислонившись к стволу дерева и потягивая кофе — высокий, худощавый и немного огрубевший после нескольких сражений юноша с длинными черными волосами, обрамлявшими угловатое и гладковыбритое лицо.

Стоило Легиону занять очередной городок или деревню, и Траслоу замечал, как девушки разглядывают Старбака, и только Старбака.

Его собственная дочь тоже была пленена высоким улыбчивым северянином с серыми глазами. Траслоу считал, что держать Старбака подальше от греха было не проще, чем пса — от лавки мясника.

— А когда побудка? — спросил капитан.

— С минуты на минуту.

— О Господи ты Боже, — простонал Старбак.

— Надо было возвращаться раньше, — ответил Траслоу, закидывая полено в костер. — Вы светловолосой суке хоть сказали, что мы уходим?

— Ну, я решил не говорить. Прощание — это настоящий ад.

— Трус, — констатировал Траслоу.

Старбак задумался над брошенным обвинением и ухмыльнулся:

— Вы правы, я трус. Ненавижу их рыдания.

— Тогда не давайте им повода для рыданий, — Траслоу всё же понимал, что с тем же успехом можно просить воду перестать быть мокрой.