— Вы в курсе утреннего инцидента?

— Конечно, товарищ майор! Командир дивизии обязан знать, что творится в вверенном ему подразделении, — Перхович наконец-то отложил свои очки и посмотрел на особиста прямо и открыто, — что такого в том, что наш солдат застрелил двух опасных преступников, которые намеривались на него напасть, отобрать оружие и черт знает, простите, как им воспользоваться…Наградной лист на присвоение младшего сержанта я ему уже подписал и отправил в штаб армии…

— Да как… — майор Тополь не мог выговорить и слова. Его скрутило от злости, и если бы он мог, то он непременно врезал бы этому заумному старому деду, корчащему из себя, не пойми что… — Я посадил его на гауптвахту!

— За что, если не секрет? — улыбнулся полковник своей спокойной дедовской улыбкой, которая вроде и не таила в себе опасности, но вкупе со вкрадчивым голосом, напоминало шипение гадюки, готовой броситься из-за кустов на противника. Его не могли съесть тогда, в тридцать седьмом, не позволит он сделать этого и сейчас.

— За невыполнение пунктов устава гарнизонной и караульной службы. Перед открытием огня по мирным жителям рядовой Подерягин был обязан сначала сделать предупредительный выстрел, а потом открыть огонь на поражение.

— Боюсь, бежавшие заключенные ни того, ни другого сделать ему не позволили. В сложившихся обстоятельствах, я считаю, что солдат поступил абсолютно правильно, — отрезал Перхович, начиная закипать.

— Да вы видели вообще его личное дело?! — разозлился майор Тополь, вскочив со своего места. Нависнув над Францом Иосифовичем, как скала. — Сын дворянина, кулак, ярый противник революции! Таких расстреливать надо, а не награждать!

— Хватит! — стукнул кулаком Перхович, вскочив следом, расплескав по оперативным картам остывший чай. — Хватит! На расстреливались! Страна находится в состоянии войны с сильным и хорошо обученным противником! У нас каждый солдат, каждая жизнь на счету, потому что идет война на полное истребление! От таких вот, как этот ваш Подерягин. Умудренных жизнью сорокалетних мужиков, на фронте больше толку, чем от безусых идеалистов, которых можно использовать только как пушечное мясо, чтобы заткнуть дыры на фронте!

— Ах, вот вы как думаете о настоящих коммунистах? О комсомольцах, идущих добровольцами на фронт! Для вас они пушечное мясо? А кулак, белобандит, контра вшивая — настоящий защитник Отечества?

— Давайте закончим этот разговор, товарищ майор! — остыл Перхович, который понял, что наговорил лишнего и перегнул палку. — Пока я командир дивизии и я отвечаю за ее боеспособность! Такие как Подерягин в разведке нужны. Что может придумать лейтенант Зубов — восемнадцатилетний мальчишка, только что окончивший пехотное училище, опираясь на таких, как этот солдат, у него появляется робкий, но единственный шанс выжить!

— Понятно все с вами… — обреченно покивал головой Тополь, застегивая плащ обратно, собираясь на выход. — Перед моим назначением в управлении штаба армии мне тоже говорили, что вы из этих…

— Этих? — нахмурился Перхович.

— Разрешите идти, товарищ полковник? — сделав каменное лицо, спросил разрешения особист.

— Что значит из этих майор?

Но Тополь, не ответив, быстрым шагом покинул штаб. Перхович устало сел на свое место и потер усталые, воспаленные от постоянного недосыпа, глаза. Ему не хотелось ссориться с особым отделом, но и отдать на растерзание НКВД хорошего солдата он не имел права, не этому его учили в пехотном училище. Руки трясло. Он с удовольствием отхлебнул холодный чай, наслаждаясь его сладостью.