Чувство партийной дисциплины ещё не умерло в Рутенберге, и он посылает Савинкову рукопись, тем более что из всех руководителей партии доверие у него сохранилось только к нему.

11 февраля Савинков отвечает ему: быть посредником между Рутенбергом и ЦК по вопросам издания рукописи он отказывается и предлагает послать рукопись в ЦК и тут же безапелляционно повторяет старую формулу, что приговора ЦК Гапону не было, Рутенбергу поручалось совсем другое — убить Рачковского и Гапона. Савинков словно забыл, что два года назад в Гельсингфорсе он в присутствии Натансона говорил, что рано или поздно дело Гапона придётся взять на себя и лучше это сделать сейчас, чем позже…

Даже когда Азеф был разоблачён как агент охранки, отношение членов ЦК к Рутенбергу в общем не изменилось, только теперь они оправдывали это стремлением охранить ЦК от дополнительной неприятности. 3 февраля 1909 года Савинков пишет ему:

«Дорогой Пётр! Вчера получил твоё письмо. 1) ЦК хотя и скомпрометирован, но существует, и пока он существует, мне кажется, без его разрешения печатать по делу Гапона ничего нельзя… 2) В такой тяжкий для партии момент, как теперь, мне думается, твоё сообщение, содержащее упрёки в адрес ЦК, даже если бы эти упрёки были справедливы, напечатано быть не должно. Оно внесёт в уже существующее междоусобие — ещё один повод…» И снова то старое, хотя и в иной транскрипции: «Если Азеф обманул в этом деле и тебя и нас (а теперь ясно, почему это было в его интересах), то из этого не следует, что ЦК, как целое, давал санкции устранения Гапона без Рачковского… Это не исключает возможности обмана тебя Азефом… но тогда виноват Азеф, а не ЦК…»

Загнанный в тупик руководством партии эсеров, отрёкшийся от него Рутенберг живёт в Европе буквально на птичьих правах: ни своего дома, ни средств к существованию, а главное — без дела, ради которого имело бы смысл переносить все невзгоды. Единственной поддержкой в то время была жена, которая стоически переносила все трудности, верила в него и пыталась, как могла, ему помочь. В Берлине она случайно встретила на улице свою хорошую знакомую по Петербургу. В те времена, когда Рутенберг работал начальником мастерской Путиловского завода, её муж, тоже инженер, был консультантом в «Электрическом обществе». Ещё до 9 января эта семья уехала в Польшу, а теперь они жили в Германии, где муж имел какую-то причастность к действовавшей в Берлине сионистской организации. И вот эта случайная встреча жены Рутенберга стала для него началом ветра, повернувшего его судьбу.

Несколько раньше Рутенберга разыскал эсеровский деятель Бурцев, знаменитый главным образом тем, что он был инициатором разоблачения действовавшего в партии полицейского провокатора Азефа и первым опубликовал разоблачительный материал в издаваемом им журнале «Былое». Ознакомившись с тогда ещё неоконченной рукописью воспоминаний Рутенберга, Бурцев принял её к печати. Так у Рутенберга появились деньги, позволявшие ему не спеша подыскивать себе новое место. И вот тут муж знакомой, которую случайно встретила его жена, уговорил Рутенберга уехать в Италию и дал ему рекомендательное письмо в сионистскую организацию в Риме. Он пришёлся там ко двору…

Во время жизни в Италии у него произошёл беглый контакт с Горьким. Рутенберг попросил писателя стать посредником в устройстве его рукописи в итальянское издательство, но на этой почве у них случилось недоразумение, виновником которого Рутенберг посчитал Горького, который-де не понял его душевного состояния и отказался ему помочь.