Девушку Ренату приглашают потанцевать в Пикассо-баре, и она действительно танцует с Райнером в Пикассо-баре. Райнер выпивает два бокала кампари с содовой. Рената выпивает один мартини и бокал фанты. Райнер пространно объясняет ей композиционное построение современной музыки, которая звучит из динамиков. Потом он прерывает объяснения и везет Ренату домой.
После этого Райнер сразу едет на родительскую квартиру, где все это время лежит его мать с сорока тяжелыми ранениями и бесчисленными ранениями средней тяжести, где его сестра покрыта двадцатью шестью смертельными ранами, оставленными узким колющим предметом, не считая более мелких, и где превращенный в месиво папа разлагается себе втихомолку в украшенном резьбой сельском сундуке. В общей сложности на телах трех убитых обнаруживают более восьмидесяти рубленых ран, не принимая в расчет колотых, особо сильным разрушениям подверглись их головы. Он рубил, держа топор двумя руками, чтобы увеличить силу удара. Рядом с этой мертвечиной, ужасно обезображенной, Райнер ночевать не может, так как ему становится жутко.
Он ступает на порог своего дома, который для него уже не является таковым, ненадолго включает свет в прихожей, чтобы люди подумали, что он был потрясен неожиданностью кошмарного зрелища, сразу же гасит свет, идет в полицейский участок и делает заявление:
— Мою мать убили, она лежит в передней, пожалуйста, пойдемте со мной, помогите выяснить, кто убийца.
Один из полицейских сразу же бежит с ним вместе, и кто опишет изумление, когда обнаруживаются целых два трупа, которые поначалу даже путают между собой, до того они изуродованы, что никто не может уже установить, где мать, а где дочь.
Полицейские в растерянности. Райнер, бледный и почти без сознания, лежит на носилках, врач успокаивает его с помощью соответствующих медикаментов, однако пульс бьется удивительно ровно для такого сильного потрясения, считает врач.
— Где ваша пижама и где находится ваш отец? — спрашивает инспектор.
— Пижама должна быть где-то здесь, я ее снял и положил тут утром, мне нужно было рано уходить. А где отец, я не знаю.
— Трупы опознать невозможно, с такой жестокостью они обезображены, — говорит полицейский, которого тошнит, хотя человек он бывалый и многое повидал за годы своей работы. Останки матери и сестры не трогают с места, и вид их трогает и потрясает душу. Вскоре, однако, полицейских еще больше затрагивает вопрос, куда же подевалась пижама Райнера и где господин Витковски, ведь оба трупа — женского пола.
Уж не отец ли это сделал? Но наконец все-таки то, что осталось от отца, обнаруживается в сундуке, залитом кровью. То, что осталось от его мозгов, валяется рядом, потому что в сундук оно уже не помещалось.
Теперь остается лишь вопрос о пижаме, усугубляемый крепнущим подозрением, и его задают вновь и вновь.
Инспектор в сотый раз спрашивает:
— Где ваша пижама, она должна быть в квартире, господин Витковски!
Наконец Райнер отвечает: — Она испачкана кровью и лежит в багажнике под запасным колесом.
Теперь вам известно все, и я предаю себя в ваши руки.
|