Линда подумала о себе. У нее тоже был свой Монс Перссон, и она тоже с ним завязала, даже раньше – в середине марта. Ее Монса Перссона звали Людвиг, имя ему очень подходило – нечто среднее между прирожденным императором и неуклюжим опереточным принцем. Линда встретилась с ним в пабе – она зашла туда со своими сокурсниками, и двум компаниям – ее и Людвига – пришлось ужаться в довольно ограниченном пространстве за одним столом. Людвиг работал в фирме по уборке города, он водил свой мусоровоз так, как будто это был спортивный итальянский автомобиль, и считал, что для каждого человека совершенно естественно гордиться своей работой. Линду привлек в нем громкий смех, веселые глаза и, главное, то, что он не перебивал ее, когда она говорила, наоборот, старался расслышать каждое слово, несмотря на оглушительный шум. У них начался роман, и Линда уже было решила, что наконец нашла настоящего мужчину среди тьмы‑тьмущей мужиков. Но тут она случайно, от кого‑то, кто знал кого‑то, кто что‑то видел, узнала, что Людвиг все свое время, когда он не на работе и не с Линдой, посвящает некой юной даме, хозяйке фирмы по доставке готовых обедов в Валлентуне.[8] Произошла жестокая разборка. Он хотел остаться, но она выгнала его на мороз – и потом неделю рыдала. Она постаралась выкинуть Людвига из головы, рана все еще саднила. По‑видимому, она тоже, как и Анна, еще не созрела для новых отношений – только пока еще не успела это сформулировать для себя. К тому же она видела, что ее переменчивая личная жизнь огорчает отца, хотя он и старается этой темы не касаться.

Линда еще раз прошлась по квартире. Вдруг все это показалось ей смешным, если не постыдным. Что могло случиться с Анной? Да ничего. Она управляется со своей жизнью получше, чем многие. То, что она не явилась в условленное время, ровно ничего не значит. Линда остановилась у кухонного стола, где Анна держала запасные ключи от машины. Она уже брала пару раз машину у Анны, почему бы не взять еще раз? Проведаю ее мать. Уходя, она оставила записку, что позаимствовала машину и рассчитывает вернуться через несколько часов. О том, что она тревожится, писать не стала.

Линда доехала до Мариагатан и переоделась в летнее платье – стало очень жарко. Потом выехала из города, свернула на Косебергу и остановилась в гавани. Вода в море была по‑прежнему зеркальной. У причала плескалась собака. На скамейке у ларька с копченой рыбой сидел пожилой господин. Он кивнул ей. Линда ответила тоже кивком, хотя она понятия не имела, кто он такой. Может быть, отцовский коллега на пенсии?

Не доезжая до дома, где мать Анны сочиняла свои странные музыкальные произведения, она свернула к дому, где до самой своей смерти жил дед. Она поставила машину у двора и вышла. С тех пор как Гертруд, вдова деда, переехала к своей сестре, у дома сменилось двое хозяев. Сначала был молодой человек, владелец компьютерной в Симрисхамне. Предприятие его разорилось, и он продал дом супругам – художникамв по керамике из Хускварны – те мечтали переехать в Сконе. Теперь у калитки висело объявление: «Горшки». Дверь в сарай, где дед писал свои картины, была открыта. Она поколебалась, но все же открыла калитку и пошла по газону. На веревке сушилось детское белье.

Линда побарабанила по открытой настежь двери.