|
Теперь можно было стоя съесть настоящий холодный завтрак, обед или ужин посреди аппетитных колбасных закусок. - Правда, что вы уехали из этого квартала? - Два дня назад. Мы обосновались в десяти километрах от "Орли". - Но вы не поменяли работу? Вы по-прежнему на площади Бастилии? - По-прежнему. - Вы теперь живете в одном из тех жилых массивов, что видны с южной автострады? - Не совсем так... Ибо это не было обыкновенным жилым массивом. Здесь стояли не типовые дешевые муниципальные дома, а тщательно отделанные здания, и между бетонными сооружениями были обустроены зеленые зоны. Инициаторы проекта, должно быть, не решились употребить слово "резиденция", как для ансамблей класса "люкс". Это могло бы отпугнуть средних клиентов. Они попросту окрестили это место Клерви, не дав никакого другого определения. - Вашей жене там нравится? - По-моему, да. - Она там пообживется. Женщины не так быстро, как мы, свыкаются с новым местом. Когда мы здесь обосновались, я первые полгода думал, что моя жена станет неврастеничкой. На улице Клиньянкур она знала всех в квартале. Пуйи было сухим, прохладным. Он выпил его почти одним глотком. Спустя несколько минут ему захотелось еще, и он сделал знак официанту. У него не было никаких серьезных оснований для озабоченности, тревоги В сущности, ему не давало покоя то, что происходило в первую ночь по ту сторону перегородки, или, вернее, тот факт, что он слушал до конца и был настолько взволнован услышанным, что на следующую ночь постарался не уснуть. Ему было стыдно. Он вел себя в те ночи, как какой-нибудь любитель подглядывать за влюбленными парочками. Это противоречило его характеру, его убеждениям, жизненной установке, которой он всегда добросовестно следовал. До настоящего времени он жил в мире с самим собой, сознавая, что делает все возможное, чтобы дать счастье близким и выполнить свой долг в отношении близких и своих работодателей. Не смешно ли злиться на себя за то, что случайно подслушал звуки, голоса, слова, открывшие тебе мир, о которым не подозревал? Ему вспомнился один одноклассник по школе в Кремлен-Бисетре, где год он даже учился у собственного отца. Это был единственный рыжий мальчик в классе; говорили, что от него плохо пахнет, поскольку его отец работал мусорщиком. Он был выше остальных, шире в плечах, с лицом, усеянным веснушками. - А ты уже видел своего отца верхом на матери? Эмиль покраснел. Ему, наверное, тогда исполнилось лет восемь-девять, и его мать еще была жива. Разумеется, он знал, что детей находят не в капусте, но его познания оставались весьма неполными, и он предпочитал не углублять их. Ему претило Воображать применительно к матери некоторые жесты, о которых вполголоса говорили его одноклассники, - Они так не делают, - ответил он. - Иначе у меня были бы братья и сестры. Того, другого, звали Фердинаном. - Ты так думаешь? Ну что ж. Старина, ты еще зелен! Я-то видел, как это делают мои старики. Я смотрел в замочную скважину. Родители - такие же люди, как и все прочие. Во-первых, начал не отец, а моя мать. Эмилю было стыдно слушать, и все же он горел желанием задать вопросы. Кончилось тем, что он пробормотал, сам себя ненавидя: - Она была раздета? - Он еще спрашивает, была ли она раздета! Я сейчас тебе скажу. |
