На мониторах он увидел, что охранник все еще пытался отозвать доберманов за сто ярдов около стены. В конце концов он увидит магнитофон, висящий на высоте в восемь футов над землей, который пытались достать собаки, поскольку из него доносилось рычание и визг.

Куинн потратил целый час, готовя эту пленку в номере отеля к изумлению других постояльцев. К тому времени, когда сторож поймет, что его провели, будет поздно.

В комнате сторожа была другая дверь, ведущая в главный дом. Куинн поднялся по лестнице на этаж, где были спальни. Шесть дверей из резного дуба, и по всей видимости, за каждой была спальня. Судя по свету, который Куинн видел рано утром, спальня хозяина была в конце коридора.

Так оно и оказалось.

Хорст Ленцлингер проснулся от неприятного ощущения – что‑то твердое и холодное влезало в его левое ухо. Затем зажглась лампочка на ночном столике. Он возмущенно взвизгнул, а затем молча уставился на лицо, склонившееся над ним. Его нижняя губа задрожала. Это был тот самый человек, который приходил к нему в контору. Тогда он ему не понравился, а сейчас он не нравился ему еще больше, но больше всего ему не нравилось дуло револьвера, сунутое ему в ухо на полдюйма.

– Бернгардт, – сказал мужчина в маскировочном костюме. – Я хочу поговорить с Вернером Бернгардтом. Позвоните по телефону и вызовите его сюда. Немедленно.

Ленцлингер нащупал внутренний телефон на ночном столике, набрал номер и получил неясный ответ.

– Вернер, – проскрипел он, – давай сюда быстро. Да, в мою спальню. Живей.

Пока они ждали Вернера, Ленцлингер рассматривал Куинна со страхом и ненавистью. На черной шелковой простыне рядом с ним спала купленная вьетнамская девочка, всхлипывая во сне. Она походила на иссохшую грязноватую куклу. Прибежал Бернгардт, одевший свитер поверх пижамы.

Увидев такую сцену, он застыл в изумлении.

Да, возраст совпадал – ему было ближе к пятидесяти. Неприятное желтоватое лицо, песочного цвета волосы с сединой на висках.

– Что здесь происходит, герр Ленцлингер?

– Вопросы задаю я, – сказал Куинн по‑немецки. – Скажите ему, чтобы отвечал правду и быстро. Иначе вам понадобится ложка, чтобы собирать мозги с абажура. Никаких проблем, говнюк. Скажите ему.

Ленцлингер сказал, и Бернгард кивнул в знак согласия.

– Вы были в Пятой группе под командованием Джона Петерса?

– Ja.

– Знали ли вы здорового бельгийца по имени Поль Марше? Большого Пауля, как его тогда называли?

– Да, я помню его. Он перешел к нам из Двенадцатой команды Шрама. А что?

– Расскажите мне о Марше.

– Что рассказать?

– Все. Какой он был человек?

– Большой, здоровый, шесть футов или выше, хороший вояка, в прошлом автомеханик.

Да, подумал Куинн, кто‑то должен был отремонтировать этот фургон «Форд», кто‑то знающий двигатели и сварку. Значит, бельгиец был механиком.

– А кто был его ближайший друг от начала и до конца?

Куинн знал, что солдаты на войне, как и полицейские на дежурстве, обычно находят себе партнеров, человека, которому они доверяют больше, чем другим, когда положение становится тяжелым. Бернгардт нахмурил брови, пытаясь вспомнить.

– Да, был один такой. Они всегда были вместе. Они закорешили, когда Марше служил в Пятой. Парень из Южной Африки. Они говорили на одном языке, фламандский или африкаанс.

– Его имя?

– Преториус – Йанни Преториус.

У Куинна упало сердце. Южная Африка далеко, а Преториус – очень обычное имя.

– А что с ним стало? Уехал обратно в Южную Африку? Погиб?

– Нет.