Президентский лайнер «ВВС‑1» стоял полностью заправленный и готовый к взлету. Это был новый Боинг 747, сменивший в начале года устаревший 707‑й, способный без посадки долететь из Москвы в Вашингтон, что 707‑му было не под силу. Солдаты 89‑го полка военно‑воздушных перевозок, обслуживающие президентский отряд на базе ВВС Эндрюс, стояли вокруг самолета и смотрели, чтобы какой‑нибудь русский энтузиаст не подобрался к лайнеру слишком близко и не прикрепил что‑нибудь к фюзеляжу или не заглянул бы внутрь. Но русские вели себя как настоящие джентльмены во время всего трехдневного визита. Недалеко от самолета была платформа с трибуной для выступлений. На ней стоял Генеральный секретарь ЦК Коммунистической Партии Советского Союза Михаил Сергеевич Горбачев и заканчивал свое длинное выступление. Рядом с ним сидел его гость, Президент Соединенных Штатов Америки Джон Дж. Кормэк. Он был без шляпы, и холодный ветер шевелил его седые волосы. По обеим сторонам трибуны располагались двенадцать членов Политбюро.

Перед платформой был выстроен почетный караул из работников милиции, гражданской милиции МВД и Управления пограничных войск КГБ. Чтобы придать мероприятию вид массовости, около двухсот инженеров, техников и других работников аэропорта образовали толпу на четвертой стороне площадки. Но для выступающего самым важным была целая батарея телевизионных камер, фотографы и журналисты, занимавшие место между двумя почетными караулами, ибо событие это было чрезвычайной важности.

В январе прошлого года Джон Кормэк, неожиданно выигравший выборы, дал понять, что хотел бы встретиться с советским лидером и готов прилететь для этого в Москву. Михаил Горбачев не замедлил согласиться и к своему удовлетворению увидел, что этот высокий, суховатый, но в целом вполне человечный американский ученый оказался лицом, с которым, по выражению миссис Тэтчер, можно иметь дело.

Таким образом, он ввязался в игру, несмотря на протесты своих советников по безопасности и идеологии. Он согласился с личной просьбой Президента обратиться к гражданам Советского Союза по телевидению, без предварительного одобрения текста выступления советскими властями. На самом деле ни одна советская телепрограмма не является «прямой», почти все, что показывается на экране, тщательно редактируется, подготавливается, фильтруется и в конце концов утверждается как разрешенное к употреблению.

Перед тем, как удовлетворить необычную просьбу Кормэка, Михаил Горбачев проконсультировался со специалистами Гостелерадио. Они были так же удивлены, как и он, и сказали, что, во‑первых, Президента поймет очень небольшое число советских граждан, пока не будет дан перевод (а его можно будет отшлифовать, если американец зайдет слишком далеко), и, во‑вторых, можно сделать так, что выступление появится на экранах через несколько секунд после того, как оно прозвучит на самом деле, и если Президент позволит себе слишком много, то могут произойти технические неполадки. Наконец, было оговорено, что если Генеральный секретарь сочтет нужным, чтобы такие неполадки произошли, то ему следует почесать подбородок указательным пальцем, а остальное будет делом техники.

Разумеется, это не относится к трем американским телевизионным группам или Би‑Би‑Си, но это не имеет значения, так как их материалы никогда не дойдут до советских людей.

Закончив свое длинное выступление выражением доброй воли по отношению к американскому народу и надеждой на прочный мир между США и СССР, Михаил Горбачев повернулся к гостю. Джон Кормэк встал. Горбачев жестом пригласил его к микрофону и сел рядом с центром платформы. Президент подошел к микрофону. В руках у него не было никаких бумажек. Он просто поднял голову, посмотрел прямо в объектив советской телевизионной камеры и начал говорить.

«Мужчины, женщины и дети Советского Союза, я обращаюсь к вам».

Маршал Козлов резко наклонился, сидя в кресле, к телевизору и уставился на экран.