— Нам с леди Дайлин надо поговорить, — произнесла Бергитте, засовывая сложенную карту обратно во внутренний карман своей красной куртки и направляясь к двери. — Я сообщу тебе вечером, что мы надумали, Илэйн.

Дайлин негодующе взглянула на нее, почти так же негодующе, как смотрела на Сумеко, но поставила свою чашу на один из подносов. Она попрощалась с Илэйн и приготовилась уходить, с видимым нетерпением поглядывая на Бергитте, которая, наклонившись к Монаэлле, долго что-то нашептала ей на ухо, а та отвечала коротко, но так же тихо. О чем они там шепчутся? Не иначе как о козьем молоке.

Когда дверь за Цигэн и двумя другими женщинами закрылась, Илэйн предложила снова послать за вином, поскольку то, что оставалось в кувшинах, уже остыло, но обе ее гостьи отклонили предложение. Сумеко — отрывисто, а Монаэлле — вежливо, но явно думая о другом. Хранительница Мудрости изучала Авиенду так пристально, что та начала краснеть и смотреть в сторону, теребя свои юбки.

— Не нужно ругать Авиенду за ее наряд, Монаэлле, — сказала Илэйн. — Я попросила ее надеть это, и она поступила так из уважения ко мне.

Монаэлле, поджав губы, немного подумала, прежде чем ответить.

— Первые сестры должны оказывать друг другу знаки уважения, — сказала она наконец. — Ты знаешь свой долг перед своим народом, Авиенда. До сих пор ты хорошо справлялась с этой непростой задачей. Ты должна учиться жить одновременно в двух мирах, так что тебе стоит научиться и тому, чтобы чувствовать себя удобно в этой одежде. — Авиенда было расслабилась, но Монаэлле продолжала: — Но не слишком увлекайся. С этого дня ты будешь проводить каждые третьи сутки в наших палатках. Можешь вернуться вместе со мной завтра. Тебе предстоит еще очень многому научиться, прежде чем ты сможешь стать Хранительницей Мудрости, и это также твой долг, не меньший, чем служить связующей нитью.

Илэйн протянула руку и взяла сестру за руку и, когда Авиенда попыталась выдернуть ее после первого пожатия, не отпустила ее. После короткого колебания Авиенда тоже сжала ее руку. Как ни странно, но то, что Авиенда была с ней, восполняло Илэйн отсутствие Ранда; она была не просто сестрой, но сестрой, которая тоже любила его. Они могли делиться друг с другом Силой и заставлять друг друга смеяться, когда им хотелось плакать, и они могли плакать вместе, когда это было необходимо. Провести одну ночь из трех в одиночестве скорее всего означало проплакать ее в одиночестве. О Свет, что Ранд там делает? Этот ужасный маяк на западе по-прежнему пылал так же ярко, как и прежде, и она была уверена, что Ранд находится в самой середине этого. Ни одна частица не изменилась в узах, связывающих ее с ним, но Илэйн была уверена.

Внезапно она осознала, что стискивает руку Авиенды с неимоверной силой, и Авиенда отвечает не менее яростным пожатием. Они ослабили свою хватку в один и тот же момент. Однако ни одна из них не отпустила руку другой.

— Мужчины доставляют беспокойство даже тогда, когда находятся далеко, — тихо проговорила Авиенда.

— Это верно, — согласилась Илэйн.

Монаэлле улыбнулась, услышав их обмен репликами. Она была в числе немногих, кто знал о том, что они связали Ранда узами, а также о том, кто был отцом ребенка Илэйн. Никто из женщин Родни, впрочем, не подозревал об этом.

— Полагаю, ты позволила мужчине причинить тебе все беспокойство, какое только возможно, Илэйн, — натянуто сказала Сумеко. Закон Родни следовал правилам Башни для послушниц и Принятых, запрещая женщинам не только иметь детей, но и заниматься всем, что могло привести к их появлению, и они очень жестко придерживались этого требования. Когда-то женщина Родни скорее проглотила бы собственный язык, чем признала, что Айз Седай в чем-то не следуют их Правилу. Однако с тех пор многое изменилось.