Он был предупрежден за мгновение звуком шагов, ускоренных в попытке не дать ему скрыться из вида слишком надолго, а затем из-за угла осторожно высунулась голова в капюшоне. Но, разумеется, недостаточно осторожно. Его левая рука метнулась под капюшон, схватив человека за горло, а правая в то же время нанесла привычный останавливающий удар кинжалом. Он наполовину ожидал, что на том окажется кираса или кольчужная рубашка, и был готов к этому, но сталь легко погрузилась на добрый дюйм под грудину незнакомца. Он не знал, почему этот удар парализует легкие человека, так что он не может закричать, пока не захлебнется собственной кровью, но он знал, что бывает именно так. Однако этой ночью у него не было времени ждать. Если гвардейцев не видно, это еще не означает, что так и будет впредь. Резким движением он хрястнул головой незнакомца о каменную стену конюшни с достаточной силой, чтобы размозжить череп, а затем еще раз воткнул в него кинжал, погрузив по самую рукоятку и чувствуя, как клинок скребет по позвоночнику.

Его дыхание оставалось спокойным — убийство было просто делом, которое необходимо делать время от времени, здесь не от чего было возбуждаться, — но он поспешно опустил труп на снег, привалив к стене, и присел рядом на корточки, вытирая лезвие кинжала о темную куртку мертвеца и засунув левую руку под мышку, чтобы стянуть перчатку, обшитую сталью с тыльной стороны. Вращая головой, он следил за обоими концами улицы, одновременно ощупывая в темноте лицо незнакомца. Колкая щетина под пальцами сказала ему, что это был мужчина — но и только. Вообще-то для него не было разницы, окажись это хоть женщина или ребенок — некоторые глупцы не понимают, что у детей тоже есть глаза, чтобы видеть, и языки, чтобы рассказать о том, что видели, — однако он надеялся обнаружить там усы, или нос картошкой, или что-нибудь еще, что пробудило бы его память и сказало бы ему, что это за человек. Проведя рукой по рукаву мертвеца, он обнаружил толстое сукно, не слишком тонкое, но и не особенно грубое, и жилистую руку, которая могла принадлежать и писцу, и возчику, и лакею. Короче говоря, любому, так же как и куртка. Обыскав тело, он порылся в карманах, найдя деревянный гребень и моток веревки, которые отбросил в сторону. У пояса мертвеца его рука задержалась. Там висели кожаные ножны, пустые. Ни один человек на земле не смог бы вытащить нож после того, как клинок Ханлона нашел его легкие. Разумеется, у незнакомца была веская причина держать свой кинжал вынутым из ножен и просто идя по ночным улицам, но все же первое, что приходило в голову, — это что тот намеревался воткнуть его кому-то в спину или перерезать глотку.

Это была, однако, лишь минутная пауза. Не теряя времени на размышления, он срезал кошелек незнакомца под связывавшей его тесемкой. Вес монет, которые он высыпал себе в руку и тут же сунул в свой карман, сказал ему, что там не было золота и даже скорее всего ни одной серебряной монетки, но найденный кошелек без денег заставит тех, кто найдет тело, подумать, что перед ними жертва грабителей. Выпрямившись, он натянул перчатку и, помедлив лишь момент, чтобы засунуть в ножны свой клинок, вновь зашагал по покрытой грязной кашей мостовой, настороженно всматриваясь вокруг и прижимая кинжал к боку под плащом. Он не расслаблялся, пока не оказался в нескольких кварталах от мертвого тела, да и тогда не позволил себе расслабиться слишком сильно.

Большинство людей, узнавших об убийстве, примут версию об ограблении, доказательства чего он оставил, но не те, кто послал этого человека. То, что он шел за ним от самого дворца, означало, что его послали, но кто? Он был совершенно уверен, что любая из Морского Народа, захотевшая воткнуть в него нож, превосходно справилась бы с этим сама. Родня, как бы она ни беспокоила его самим своим присутствием, держалась вроде бы тихо и скромно. Правда, именно те, кто хотел избежать лишнего внимания, скорее всего и прибегли бы к помощи наемного ночного убийцы, но он ни разу не обменялся больше чем парой слов с кем-нибудь из них и, несомненно, ни разу не пытался их пощупать.