Изменить размер шрифта - +
Один из этих предметов был бочонком рома, другой – большим сыром, похожим на барабан. Он умел делать много полезных вещей, в том числе – открывать бочки, не взбалтывая содержимого; и как раз искал в кармане соответствующий инструмент, когда ирландский его друг сел прямо и сказал с неожиданной трезвостью:

– Спасибо, Хэмп. Я совсем не хочу пить. Теперь я вижу, что могу выпить, и не хочу. А хочу я, – тут он ударил кулаком по столу, так что одна ножка подкосилась, – а хочу я узнать, что тут у вас делается, кроме чепухи.

– Что ты называешь чепухой? – спросил Пэмп, задумчиво перебирая письма.

– Я называю чепухой, – закричал ирландец, – когда Коран включают в Писание! Я называю чепухой, когда помешанный пастор предлагает воздвигнуть полумесяц на соборе святого Павла[14]. Я знаю, что турки наши союзники, но это бывало и раньше, а я не слышал, чтобы Пальмерстон[15] или Колин Кэмпбелл[16] разрешали такие глупости.

– Понимаешь, – сказал Пэмп, – лорд Айвивуд очень увлекся. Недавно, на цветочной выставке, он говорил, что пришло время слить христианство и ислам воедино.

– И назвать хрислам, – угрюмо сказал Дэлрой, глядя на серый и лиловый лес за кабачком, куда сбегала белая дорога. Она казалась началом приключения; а он приключения любил.

– И вообще, ты преувеличиваешь, – продолжал Пэмп, чистя ружье. – С полумесяцем было не совсем так. Мне кажется, доктор Мул предложил двойную эмблему, крест и полумесяц. И потом, он не пастор. Говорят, он атеист, или этот, агностик, как сквайр Брентон, который жевал дерево. У сильных мира сего есть свои моды, но они длятся недолго.

– На сей раз это серьезно, – сказал его друг, качая огромной рыжей головой. – Твой кабак – последний на побережье, а скоро будет последним в Англии. Помнишь «Сарацинову голову» в Пламли, на самом берегу?

– Да, да – кивнул кабатчик. – Моя тетка была там, когда он повесил свою мамашу. Но кабак очень хороший.

– Я сейчас проплывал мимо, – сказал Дэлрой. – Его больше нет.

– Неужели пожар? – спросил Пэмп, оставляя ружье.

– Нет , – отвечал Дэлрой. – Лимонад. Они забрали эту бумагу, как ее там. Я сочинил по этому случаю песню и сейчас ее спою.

И, внезапно оживившись, он заревел громовым голосом песню собственного сочинения на простой, но вдохновенный мотив:

«Голова Сарацина» отовсюду видна, [*]Но уж больше под нею не пивать нам вина:Злые старые леди навели там уют – И с тех пор в «Сарацине» только чай подают!«Голова Сарацина» – родом издалека:Из Аравии Ричард вел с победой войска, И где пир он устроил – так гласила молва – Пику в землю воткнул, а на ней – Голова.– Эй – крикнул Пэмп и снова тихо свистнул. – Сюда идет сам лорд. А тот молодой человек в очках – что-то вроде комитета.

– Пускай идут, – сказал Дэлрой и заорал еще громче:

Голова оказалась долговечней царей, И ужасные мысли скопилися в ней:О Здоровье Народа, о Полезной Еде,О питье сарацинов – апельсинной воде…«Голова Сарацина» глядит свысока, Чай здесь льется рекой, а вина ни глотка!Хоть бы кто-нибудь мне объяснил, дураку, Как такое пришло Сарацину в башку?Когда последний звук этого лирического рева прокатился сквозь яблони вниз, по белой лесной дороге, капитан Дэлрой откинулся на спинку стула и добродушно кивнул лорду Айвивуду, который стоял на лужайке величаво-холодный, как всегда, но чуточку поджав губы. Из-за его спины виднелся молодой человек в двойных очках; очевидно, то был Дж. Ливсон, секретарь.

Быстрый переход