Аринна Родивоновнна.

Вот тебе янтарь, душа моя Каверин — каково поживаешь ты в свином городке; здесь тоска попрежнему — Зубков на днях едет к своим хамам — наша съезжая в исправности — частный пристав Соболевской бранится и дерется попрежнему, шпионы, драгуны, [-] и пьяницы толкутся у нас с утра до вечера.

Прощай до свиданья.

18 февр.

[С. А. Соболевский:]

Собака ехать не может, поколику она больна. Я ездил в контору дилижансов и узнал тамо, что 6 генваря отправлен экстра-дилижанс со вложением Веры Фе.[доровны] Де.[мидовой]. — Прощай душа моя. Помни меня, как помнишь пунш.

Соболевской

Молчановский съезжий пристав.

Какой у нас славный Ерофеич!

Адрес (рукою С. А. Соболевского): Каверину.

Милый мой Туманский — Ты верно ко мне писал, потому что верно меня любишь по старому, но я не получал от тебя ни строчки. Уж не почта ли виновата? — справься и возьми свои меры. На всякой случай пиши на имя Погодина, к книгопродавцу Ширяеву в Москву*. К стати: надеюсь на тебя, как на каменную стену — Погодин ни что иное, как имя, звук пустой — дух же я, т. е. мы все православные. Подкрепи нас прозою своею и утешь стихами. Прощай, пришли Одессу, мой отрывок.

А. П.

[Сбоку другою рукой: ] Не льзя ль чего от Левшина?

Милый мой Муханов, когда же свидимся мы, чтоб ехать к дяде? Заезжай к Яру, я там буду обедать, и оставь записку.

А. П.

Милый мой, на днях рассердясь на тебя и на твое молчание, написал я Веневитинову суровое письмо. Извини: у нас была весна, оттепель — и я ни слова от тебя не получал около двух месяцев — поневоле взбесишься. Теперь у нас опять мороз, весну дуру мы опять спровадили, от тебя письмо получено — всё слава богу благополучно. Жду Цыганов и тотчас тисну. Ты пеняешь мне за Моск.[овский] вестник — и за немецкую метафизику. Бог видит, как я ненавижу и презираю ее; да что делать? собрались ребяты теплые, упрямые; поп свое, а чорт свое. Я говорю: Господа, охота вам из пустого в порожнее переливать — всё это хорошо для немцев, пресыщенных уже положительными познаниями, но мы… — Моск.[овский] Вестн.[ик] сидит в яме и спрашивает: веревка вещь какая? (Впроччем на этот метафизической вопрос можно бы и отвечать, да NB). А время вещь такая, которую с никаким Вестником не стану я терять. Им же хуже, если они меня не слушают.

Лев был здесь — малый проворный, да жаль, что пьет. Он задолжал у Вашего Andrieux  400 рублей и [себе] ублудил жену гарнизонного маиора. Он воображает, что имение его расстроено, и что истощил всю чашу жизни. Едет в Грузию, чтоб обновить увядшую душу. Уморительно.

Плетнев, наш мизантроп, пишет мне трогательное письмо; жалуется на меня, на тебя, на твой гран-пасианс и говорит: Мне страшно думать: это люди! Плетнев, душа моя! что тут страшного? люди — сиречь дрянь, [-]. Плюнь на них да и квит.

2 марта.

Скорей же Цыганов — да что твои Цветы цветоч[ки].

Адрес: Єгω Высокородїю Baronu  Дельвигу.

Одесса, марта 2-го 1827.

Ты совершенно прав, любезный мой соловей, приписывая мое безвинное молчание не охлаждению дружбы, а чему-то непонятному. По приезде моем в Одессу я писал к тебе два раза и, полагая, что ты будешь в Петербурге, адресовал мои письма на имя Греча, как человека, который тебя там увидит. Случилось совсем противное: ты не ездил на Север, и три месяца я не знал совершенно, где ты и что с тобой. Очень рад, что Москва тебя приютила; постоянная жизнь на одном месте доставит тебе возможность обрадовать меня, твоего приморского друга, своими весточками.