Эрик фыркает.

— Как только этот мальчишка стал археологом! Неужели не понимает, что если это место было священным для людей в каменный и бронзовый века, оно осталось таким и в железном? Что важен сам ландшафт. Это пограничная зона между землей и водой — разумеется, она особенная.

— Для нас вовсе не особенная.

— Да? Это земля Национального треста, природный заповедник. Разве это не современный способ сказать, что он священный?

Рут думает о Национальном тресте, о сентиментальных женщинах в стеганых пальто, продающих сувениры у ворот замков. Это не ее представление о святости. Потом вспоминает Дэвида и то, как он говорил о перелетных птицах. Дэвид, осознает она, считает это место особенным.

Эрик внезапно останавливается. Смотрит на песок, неожиданно ставший темным, заиленным. Проводит черту своим щегольским ботинком. Под ней песок поразительно синий.

— Обуглившиеся корни древней растительности, — говорит Эрик. — Мы приближаемся.

Оглядываясь, Рут видит слева купу деревьев и церковный шпиль вдали. Значит, они рядом с кругом хенджа. Но песок, серый под зимним солнцем, ничего не возвращает. Что попадает в эти пески, то остается там навсегда.

Рут вспоминает, как выглядел хендж в тот летний вечер десять лет назад — кольцо узловатых деревянных столбов, зловещее, таинственное, словно бы поднявшееся из моря. Вспоминает Эрика, стоявшего перед столбами на коленях, в молитвенной позе. Дрожь, прошедшую по телу, когда она впервые вошла в этот круг.

— Вот он, — говорит Эрик.

Здесь нет ничего, кроме слегка возвышающейся круглой площадки, более темной, чем окружающий песок, но Эрик держится так, будто вошел в церковь. Стоит совершенно неподвижно, закрыв глаза, потом касается земли, словно на счастье.

— Священная земля, — произносит он.

— Так сказал бы Катбад.

— Катбад! Ты его видела?

— Да… Эрик?

— Что?

— Почему ты не говорил, что хорошо знаешь Катбада, что он был твоим студентом?

Эрик молча смотрит на нее несколько секунд. Она не может понять холодного взгляда его голубых глаз. Что в них? Вина? Изумление? Гнев?

— Это важно?

— Конечно, важно! — взрывается Рут. — Он подозреваемый в деле об убийстве.

— Вот как?

Рут колеблется. Она знает, что Нельсон не доверяет Катбаду, но достаточно ли этого для статуса подозреваемого? Вслух она произносит:

— Полиция думает, он что-то скрывает.

— Полиция! Что они понимают? Плебеи. Варвары. Помнишь, как они убирали отсюда протестующих? Как без необходимости применяли насилие?

— Помню.

Полицейские жестоко разогнали несогласных. Эрика и других археологов это возмутило. Они подали жалобу, оставленную полицией без ответа.

— Ты толкнул Катбада на это? — спрашивает Рут. — На протест?

Эрик улыбается:

— Нет, местные язычники уже подняли шум. Знаешь, в Норфолке много язычников. Скажем, я слегка подбодрил его.

— И ты нашел ему работу в университете?

— Я дал ему рекомендацию.

— Почему не сказал, что он там работает?

— Ты не спрашивала.

Рут поворачивается и идет прочь, утопая во влажном песке. Эрик догоняет ее, обнимает.

— Рут, не сердись. Разве я не говорил тебе, что важны вопросы, а не ответы?

Рут смотрит на знакомое загрубелое лицо Эрика. Постарел, седых волос прибавилось, морщинок вокруг глаз стало больше — но он прежний. Улыбается, голубые глаза сияют. Рут невольно улыбается в ответ.

— Пошли, — говорит Эрик, — посмотрим, сможем ли найти твою тропу.