— Вы уверены? Но выглядит весьма любопытно. Я говорю о гастролях этого ученого йога, профессора Брахма-чария. Разве вы не читали? О нем шумят вторую неделю все наши газеты.

— Мы же только вчера прилетели. А что за йог?

— Выступает с лекциями о переселении душ, потом устраивает опыты. Наглядную, так сказать, демонстрацию…

— Чего? Переселения? — удивился Морис.

— Ну да. И надо сказать, ловко. Зрелище впечатляющее, сам видел. А на некоторых так сильно действует…

Комиссар достал из пухлого, потрепанного портфеля фотоснимок и положил на стол.

Я заглянула через плечо мужа. Это был хороший фотографический портрет молодого человека лет двадцати. Блондин, довольно красивый, длинные волосы тщательно расчесаны, губы сердечком, ясный, открытый взгляд.

— Вполне нормальное лицо, а? — сказал комиссар, помахивая ладонью, чтобы разогнать дым от своей ужасной сигары.

— Вполне. Кто это? — спросил Морис.

— Некий Руди Бауман. Работал рассыльным в одной обувной фирме в Паки. Был на хорошем счету, все его любили. Хозяин даже собирался повысить ему жалованье к рождеству. А он не дождался. Взял да и повесился.

— Почему? — ахнула я.

Комиссар задумчиво посмотрел на меня.

— Вот этого я и не могу понять. Никаких вроде причин. Нормальный парень, был совершенно здоров, даже наркотиками не баловался, как сейчас у них модно. В Берне у него остались старуха мать и сестра. Он их, видно, любил, часто переписывался. По отзывам квартирной хозяйки, у которой парень второй год снимал крохотную комнатенку в мансарде на Рю-де-Гротт, был тихий, воспитанный, вежливый. Пьяным никогда его не видели, девиц к себе не водил. Кажется, даже довольно набожный — нередко посещал церковь, и над кроватью висит распятие. А кровать аккуратно заправлена, чистенькая, прямо как у девицы. Все прибрал — и повесился. — Гренер снова вопрошающе посмотрел на меня, потом на Мориса. — Не понимаю. Неужели все дело в этом? Хотя он сам назвал причину…

Комиссар достал из портфеля аккуратно сложенную записку, развернул ее и, далеко отставив от себя, как это делают дальнозоркие люди, не желающие носить очков, прочитал:

— «Мне надоело всю жизнь служить за гроши на побегушках. Зачем затягивать это жалкое существование, когда впереди нас ожидает бесконечный ряд приятных перевоплощений? Прощайте, дорогие мама и сестра, вы поймете меня и простите. Мы еще непременно встретимся и наверняка узнаем друг друга в любых обличьях! Ваш вечно любящий Руди». — Медленно сложив бумажку, комиссар добавил: — Вот и все объяснение. Оставил записочку на столе, на видном месте, да еще заботливо прижал пепельницей, чтобы, не дай бог, ветром не сдуло на пол. — Он покачал головой. — Еще нашел я у него несколько вырезок из разных газет и журналов, все о переселении душ. Оно что, в самом деле весьма модно?

Морис молча кивнул.

— Были там вырезки и об этом йоге Кришнамурати, совсем свеженькие. Хозяйка показала, что Руди трижды побывал на его лекции, даже ездил специально в Берн, платил бешеные деньги за билеты и с восторгом ей рассказывал о переселении душ. А потом взял да сам переселился. Значит, из-за этого можно лишить себя жизни?

Морис снова мрачно кивнул и сказал:

— Были такие случаи. Доверчивых глупцов, к сожалению, немало.

— Мне это не нравится, — решительно сказал комиссар. — Чтобы здоровый парень в расцвете лет, когда все еще впереди, убил себя? Я тридцать два года в полиции, повидал всякое. Наша Швейцария — проходной двор Европы: кто только сюда не заглядывает и чего только здесь не вытворяют! Но с таким делом сталкиваюсь впер-вые.