Проснувшись, снял трубку телефона. Тот ответил протяжным гудком готовности. Набрал номер Вафадарова. Садек откликнулся на третий звонок.

— Приходи в гостиницу, — попросил Суриков. Через сорок минут лейтенант постучался в номер. Вместе они отправились в буфет позавтракать. Суриков вкратце рассказал ему о том, что приключилось в гостинице ночью. Спросил:

— Что об этом думаешь?

— Ты, конечно, — сказал Вафадаров, — детективные романы не читаешь. Как все профессионалы. Верно? И зря. Там бывают ситуации…

— И какую ситуацию увидел ты?

— Самую простую. Положили тебе конверт с деньгами. Ты не взял. Предложили побольше. Ты не загорелся. Тогда решили подвести женщину.

— Я не попался. Дальше?

— Может, и не планировалось, чтобы ты попадался? Я же не знаю.

— Тайны Шехерезады. Что же еще можно было планировать? Объясни.

— Почему она ждала тебя в гостинице? Ждала допоздна. В чем дело? Не пытались тебя потревожить по дороге от нас?

— Ты, брат, как в воду глядишь. Было дело…

И Суриков рассказал обо всем, что с ним произошло на улице. Садек слушал и кивал головой.

— Теперь все ложится на свои места. Представь, ты вернулся, началось следствие и выясняется — у Сурикова было назначено свидание с женщиной в гостинице. Эти москвичи такие — в первый день и уже охомутал самую красивую даму города. Но не пришел. Медицинское обследование легко доказало бы, что капитан Суриков, которого нашли не совсем живым, ко всему был пьян.

— Ты хочешь сказать, совсем неживым?

— Какая разница? Упала черепаха на камень или камень на черепаху?

После завтрака они прошли к дому, где с Суриковым приключилось ночное происшествие. Вот решетка на окнах с кокетливым изгибом внизу. Он позволял ставить на подоконник горшки с цветами. Вот стена, принявшая на себя удар правого крыла машины. Здесь оставался глубокий след, выбитый металлом, скользнувшим по штукатурке. Но следа не было… Большой кусок отделки был аккуратно сбит со стены, открыв взору прохожих ровные торцы кирпичей. Никаких следов эмали, оставленной машиной, нигде не виднелось. Все здесь выглядело будто всегда. Подчеркивала это надпись «ПАХТА-КОР», сделанная аэрозолем синего цвета. Часть ее лежала на оштукатуренной стене, вторая на кирпичах. Садек провел пальцем по глянцевитым буквам, крепким, неровным. Засмеялся:

— Чикаго, верно? Ты думал, в Кашкарчи дураки? Я тебе говорю — Чикаго!

— Надо пройтись по всей цепочке, — сказал Суриков задумчиво. — Что-то я задел такое, даже не зная что, и это их сразу всполошило.

— Ничего ты не задевал, — высказал мнение Садек. — Твой грех — ты приехал сюда.

— Быть не может, — возразил Суриков. — Разве приехать сюда нельзя?

— Смотря кому. Тебе — нельзя. Это их территория. Так они сами думают. Знаешь, когда огородят участок забором и навешают таблички. В одном случае «Осторожно, злая собака». В другом «Не подходить — стреляют». Здесь именно табличка «Стреляют». А ты приехал.

— Нет, — снова возразил Суриков. — Это слишком просто. Сам по себе я никому ничем не угрожаю. Тут что-то иное.

— Именно то, что я говорю, — сказал Садек и безнадежно махнул рукой.