Тыр растила эт близнецов совсем одна многие годы, и каждый день тыр превращала их хаос во что-т особенное. Тыр на гоблин, но тыр, может быть, лучший гоблин, чем я. И уж, конечно, тыр лучший родитель.
Кулл закончил и закусил губу.
Энни смотрела во все глаза.
– Спасибо, – наконец смогла выговорить она.
– Спасибо за всё, мистер Кулл, – произнёс Коул.
Он протянул руку. Поражённый и немного неуверенный, Кулл пожал её.
Следующим выступил вперёд Тинн. Кулл переступил с ноги на ногу.
– Ну, теперь тыр свободен от меняр, – признался он, обращаясь к своим пальцам на ногах. – Прости, парень, что всё запутал в твоей жизни. Только… только будь осторожен, ежель решишь пойти обратно в тот лес. Есть для этого ведьмино благословение иль на, там много всего, кто съест тебяр. И смотри, чтоб эт твой брат на впутал тебя во что-т слишком дурацкое. И на создавай лишних неприятностей для своей мамы. Но, знаешь, немножко, пожалуй, можно, – он лукаво усмехнулся. – Ты ж всё-тки гоблин внутри. Есть наследие, и его надо помнить.
– Вообще-то, я думал об этом, – произнёс Тинн.
Кулл поднял глаза.
– Если мама не будет возражать, – продолжал мальчик, – я хотел бы узнать побольше.
– Побольше?
– Побольше о себе самом. О гоблинах. О том, откуда я. Если ты согласишься. Не прямо сейчас, но, может быть, я смогу когда-нибудь прийти, совсем ненадолго?
Глаза Кулла расширились, и оба они посмотрели на Энни.
Её лоб пересекала морщина, и она выглядела озабоченной.
– Ну, – начала Энни, – может, действительно не помешает узнать немного побольше, но…
– О-о-о, ну да! В орде на гоблина, кто был б счастливее, чтобы научить тебя кой-чему про нас, – просиял Кулл.
Он раскачивался на ногах с носков на пятки, и глаза его блестели от волнения.
– Сам узнал много всего за годы после твоего рождения, – признался он. – Собирал книги, бумаги и много ещё всего, чтоб научиться.
– Мы можем обсудить это, – сдалась Энни.
Кулл остался смотреть из кустов рядом с ручьём, как Энни Бёртон и её мальчики наконец направились по тропинке к дому.
* * *
Уже в спальне, после того как пыль и грязь наконец были смыты с их волос, а животы – набиты картошкой, стручковой фасолью, а также после стольких перипетий несколькими восхитительными пирожными с повидлом, Тинн и Коул в свете восходящего солнца занялись сравнением шрамов.
– А как насчёт вот этого? – поинтересовался Тинн и приподнял одну штанину пижамы, чтобы продемонстрировать царапину, которая проходила почти по всей его голени.
– О-о-о. Здорово, – восхитился Коул. – А посмотри, какой у меня синяк на колене!
– Да, хорош.
Закончив осмотр своих ранений, они на какое-то время замолчали. Им казалось странным и поразительным, что впервые в жизни они были разными.
Вскоре после этого пришла мама, чтобы с полдюжины раз поцеловать каждого из них перед сном, а потом задёрнула занавески, скрыв утренний свет, и велела им спать.
На поле за окном щебетали птички. В золотом полумраке Тинн молча развернул бинт на кисти руки. Укус был еле виден, хотя ладонь всё ещё слегка побаливала. Он покрутил рукой, разглядывая кожу.
– Эй, Коул, – прошептал Тинн, – не спишь?
В ответ он услышал только глубокое дыхание брата. Тинн решил не будить его. Коул здорово измучился, и это можно было понять.
Он снова перевёл взгляд на руку. Больше ему никогда не придётся со страхом видеть чьи-то чужие пальцы на своих руках. Какая бы магия ни населяла его, она ушла туда, где ей и место, – так объяснил это Надд. Магия перевёртыша не может длиться вечно. |