— Ты же понимаешь, что на самом деле это не «Кьюр», верно? — поинтересовалась Чарли. — Это просто какие-то парни, которые научились играть «Песню любви» в гараже своих родителей.

— Но они действительно классные! Клянусь! Пожалуйста, Чарли, просто поедем. Жизнь слишком коротка, чтобы сидеть здесь взаперти.

— Хорошо, — вздохнула Чарли. — Хотя я очень устала. А ты знаешь, как я раздражаюсь, когда устаю.

Мэдди игриво швырнула в нее подушкой через всю комнату.

— Ты становишься абсолютным монстром.

Группа появилась на сцене около одиннадцати, в чрезмерно готической одежде, настолько, что это граничило с нелепостью. Фронтмен, стремясь походить на Роберта Смита, густо присыпал лицо белой пудрой. Чарли заявила, что это делает его похожим на Эдварда Руки-ножницы.

— Грубо, — отозвалась Мэдди. — Но — правда.

Через три песни Мэдди уже танцевала с каким-то подражателем Бон Джови в рваных джинсах и черной футболке. Спустя еще две песни они стояли спиной к бару и лизались. И Чарли, которая устала, проголодалась и была не настолько пьяна, все это надоело.

— Эй, я ухожу, — сказала она, похлопав Мэдди по плечу.

— Что? — Мэдди выскользнула из объятий целовавшего ее случайного парня и схватила Чарли за руку. — Ты не можешь уйти!

— Могу! — безапелляционно произнесла Чарли. — И я ухожу.

Мэдди цеплялась за нее, когда она выходила из бара, проталкиваясь через танцпол, заполненный студентами в бейсболках, студентками в топиках, преппи, укурками и одетыми во фланелевую одежду бездельниками с жесткими обесцвеченными волосами. В отличие от Мэдди, им было все равно, кто играет. Они пришли только для того, чтобы надраться.

А Чарли… ну, она просто хотела свернуться калачиком в постели и смотреть фильм.

— Эй, что происходит?! — возмутилась Мэдди, как только они вдвоем вышли из бара в переулок, где воняло рвотой и пивом. — Нам было весело!

— Тебе было весело, — парировала Чарли. — А я просто… присутствовала.

Мэдди полезла в сумочку — блестящий прямоугольник серебряных блесток, который она нашла в «Гудвилле» — в поисках сигареты.

— Ты сама в этом виновата, дорогая.

Чарли была не согласна с подобным заявлением. По ее подсчетам, Мэдди почти сотню раз притаскивала ее в бар, на кеггер или на вечеринку театрального факультета только для того, чтобы с порога бросить, оставив Чарли неловко стоять среди подобных ей интровертов и интересоваться у них, смотрели ли они когда-нибудь «Великолепных Эмберсонов».

— Не была бы, если бы ты просто позволила мне остаться дома.

— Я пытаюсь помочь тебе.

— Игнорируя мои желания?

— Выдернув тебя из зоны комфорта, — сказала Мэдди и, не найдя сигареты, сунула сумочку под мышку. — В жизни есть нечто большее, чем фильмы, Чарли. Если бы не я, Робби и девчонки в общежитии, ты бы никогда ни с кем не разговаривала.

— Это неправда! — воскликнула Чарли, хотя про себя задумалась, так ли это. Она не смогла вспомнить, когда в последний раз имела что-то большее, чем беглую светскую беседу с кем-то за пределами учебной группы или замкнутого мирка их общежития. Осознание того, что Мэдди права, рассердило ее еще больше. — Я могла бы говорить с кучей людей, если бы захотела.

— И в этом твоя проблема, — проговорила Мэдди. — Ты не хочешь. Вот почему я всегда пытаюсь заставить тебя сделать это.