– Так это, Кича главный. Он с проводником базарил…

– Проводника уже оформляют, Гена, – хмыкнул парень.

– Как?!

– Вот так. Сейчас его с одного поезда на другой пересадят и отправят.

– Куда?

– Известно куда – в Магадан. А следом и ты.

– Хрен вам! – амбал ломанулся в двери и убежал прочь.

– Стоять! – закричал Костя вслед уходящему жулику, но догонять благоразумно не стал.

– Константин, ты что, правда из органов? – вытирая пот со лба, спросил ученый.

– Ага, из органов, – хмыкнул парень. – Венедикт Михайлович, вы же взрослый человек, а сели играть. Неужели не знаете, как тут это все устроено? Раскрутят так, что не успеешь понять, как в одних трусах остался.

– Стыдно, – ученый покраснел как вареный рак, опустил глаза. – Меня теперь тоже в тюрьму, да?

– Да в какую тюрьму?! – не выдержал Костя. – Я же блефовал. На дурака развел его.

– Правда?! Вот ничего себе! А я поверил. Ты спас меня, Константин. Я уж думал, квартиру надо будет продавать. Оно как-то само получилось, ставка за ставкой – и сам не понял, как на сумму кругленькую влетел.

– Ладно, успокойтесь, присядьте. Чайку попейте.

– Да, – охотно закивал ученый. – От чайка я бы не отказался.

Венедикт Михайлович сел, достал почти допитую бутылку коньяка и в два глотка осушил.

Костя подсел ближе к биохимику и начал непростую беседу:

– Венедикт Михайлович, мне бы переговорить с вами надо.

– О чем? – вдруг, словно что-то почувствовав, насторожился спутник.

– Дело очень серьезное, – произнес Костя.

И, сделав глубокий вдох, начал свой рассказ.

Глава 3

Метель

Когда стал одолевать голод, а верхушка власти официально объявила саморегуляцию населения и ушла в бункеры, на технику перестали обращать внимание – перешли на чистку продуктовых лавочек и магазинов. Уже без того хулиганского задора, что был вначале, остервенело, молча, не гнушаясь даже просроченными пакетами с молоком и вздутыми консервами. Выносили все подчистую.

Когда начали умирать целыми подъездами, а умерших оставлять на улицах (просто потому, что никто не хотел хоронить незнакомых ему людей), мародеры, обчистившие практически все, принялись грабить и убивать оставшихся в живых. Подсознательное чувство самосохранения заставило бандитов объединиться в стаи, и звериные инстинкты не подвели. К концу третьего месяца Черной осени город быстро был поделен на районы, которыми владели четыре разные группировки. Начались локальные войны за сферы влияния. Из бесхозных магазинов оружия были извлечены последние аргументы, и загрохотали перестрелки.

А потом в город пришла вторая волна болезни, и стрельба прекратилась. Город умер.

Каша с женой ушли в поселок еще до кровавого беспредела, успели пересечь границы города до того, как они были оккупирован ахметовскими. Через два дня на выездах были установлены железные ограждения, опутанные колючей проволокой, а головорезы, дежурившие у дороги, расстреливали автомобили и грабили: тела убитых укладывали штабелями в один грузовик с выцветшей надписью «Хлеб», пожитки и имущество – в другой. Потом этот самый «хлеб» отправлялся прямиком в столовую. Так говорили ренегаты, не выдержавшие службы у бандитов.

Все это вдруг вспомнилось, когда Каша проходил вдоль рядов машин, испещренных дырами от пуль. Путь в сторону леса пролегал как раз мимо одного из въездов в город.